Нить Лекаря

Я сидел за столом своего кабинета и размышлял о судьбе Пауля, когда с морозной прогулки вернулись жена и сын. Ещё с коридора стал слышен его звонкий голос и начало яркого повествования, которое продолжилось у меня на коленях. У Коли была привычка после улицы живо рассказывать о своих впечатлениях. Вот и на сей раз он был переполнен эмоциями, желая поскорее поделиться ими со мной. Со слов сына они стали свидетелями забавной сцены. Большая чёрная собака, балуясь, уронила в сугроб своего хозяина, который стал очень ругаться на неё, попутно поднимаясь из снега. А та преданно смотрела на него, слушала и виляла хвостом. Когда же мужчина нагнулся к сапогам их отряхнуть, она взяла и лизнула того в лицо. От неожиданности он потерял равновесие и снова рухнул в знакомый ему сугроб. Теперь уже хозяин не стал злиться, а засмеялся, опять выбираясь из снежной ловушки и прося о помощи. Собака с готовностью подставила свою спину и помогла улыбающемуся господину подняться на ноги. Потрепав по мохнатой голове четвероногого спутника, хозяин с верным другом пошли дальше.

Этот весёлый эпизод так запал в душу мальчика, что он решил, когда вырастит непременно заведёт себе такую же большую собаку. Коля стал мечтать, как будет её кормить, гулять с ней и даже стал подбирать ей прозвища. Мы с женой охотно включились в его фантазии.

Во время бурного обсуждения я ловил на себе взгляды Юли. Она внимательно смотрела на меня, пытаясь понять, что со мной не так. Затем, когда сын убежал играть в соседнюю комнату, сразу спросила: «Что-нибудь случилось? Ты сегодня немного рассеян». Я молча протянул короткое послание от Ланге. Юля пробежала глазами письмо, потом ещё раз более внимательно его прочитала, вдумываясь в каждое слово, стараясь проникнуть по ту сторону письма, где действия и обстоятельства определяли весь смысл сказанного вкратце.

– Жаль Пауля – наконец она проговорила – А ведь он так мечтал о счастье, внуках. Похоже, он совсем не надеется на своё спасение. Уж очень спокоен, точно простился со всеми, хотя негодование осталось. Оно по–прежнему бушует в нём.

– Да, согласен. Пауль всегда был против войны. А сейчас злой волей направлен в самое её пекло. А хуже всего то, что это кострище ещё долго не затухнет. У всех нервы напряжены до предела. Мне просто невыносима мысль, что кто-то нарочно делает людей врагами, усиленно разделяя их по цвету кожи, расам, народам, убеждениям и стравливает их, разрушая жизнь в самом великом её проявлении. Точно сидит какой-то червь в организме человечества и заражает его своей неуёмной злобой, ядом разложения, а вытащить этого паразита пока не получается. Он сопротивляется, меняет свою личину и обличье, и всё продолжает и продолжает травить и туманить сознание.

– Успокойся, Фридрих, не пугай мальчика – Юля обняла неожиданно забежавшего Колю, который успел услышать мои последние слова. И тут же спросил – А что это за червяк? Он страшный?

– Да как тебе сказать, – попытался объяснить я ребёнку то, что не просто понять и взрослому – Никто его не видел, только знают о его существовании.

– Знают и не могут найти… – задумчиво проговорил Коля – когда вырасту буду сражаться с ним!

– Конечно, и обязательно победишь – поддержала Юля.

– И собака у меня будет! – радостно вспомнил наш сын о своей новой мечте и убежал играть, наверно, бороться со злом.

Уже поздно вечером, когда ребёнок спал, мы с женой ещё раз коснулись судьбы Пауля, «этого странного немца». Местные ребятишки называли его дядей Пашей за то, что он всегда угощал их конфетами, относился к ним по-доброму. Не понимая русский, Пауль в окружении детей только улыбался, трепал головы, раздавая угощения. А потом виновато говорил: «Entschuldigen sie, gibt es grösser, die Bonbons sind zu Ende gegangen⁴». И переваливающейся походкой уходил прочь.

У него перед ними было какое-то чувство вины, точно он лично без приглашения по своей собственной инициативе вторгся в их жизненное пространство, устанавливая чуждые для них порядки, мешая им расти своим присутствием. Пауль не раз мне с горечью и болью говорил об этом, ещё больше проклиная тех, по чьей вине он оказался здесь, вынужденный наблюдать «цивилизованное» отношение «истинных арийцев» к славянам – «все эти политиканы позорят и порочат нашу нацию животными идеалами, опуская именно нас, германцев, до состояния варваров». Конечно, такие речи не могли не сказаться на его судьбе…

Уже перед сном, я ещё раз вспомнил письмо Пауля. Там, откуда он писал, решался исход битвы двух народов, один из которых уже надломился в этой навязанной ему войне. Стойкость русского духа охладила боевой пыл немецкой армии. Она продолжала ещё сражаться ожесточённо, но уже нахальства, бравады не стало, зато появилась обречённость. Тускло, неярко в сознании зашевелилось сомнение, а это уже путь назад, домой, к хозяйству. Война принимала другой оборот, освободительный…

***