Нить Лекаря

В одно майское утро сорок третьего я, как обычно, поднялся рано и, простившись с Юлей, пошёл неторопливой походкой на работу. Мне всегда нравилось раннее время, когда природа словно заряжает тебя своим никогда не спящим состоянием. Первые лучи солнца, рассвет нового дня, чириканье воробьёв, неповторимое непередаваемое очарование начала в целом всегда вдохновляло меня, поднимало настроение, дарило надежду на светлое будущее, без кровопролития.

Уже многое изменилось. Фронт приближался с каждым днём. Отчего немцы, теснимые красной армией, «срывали своё зло» на мирном населении. Везде им мерещились партизаны и враги третьего рейха. И чем больше они раскручивали машину запугивания и террора, стараясь сломить людей, вселить в них страх, тем сильнее расправлялась пружина народного сопротивления, подпитываемая успехами на востоке.

Нетерпение от приближения избавления витало в воздухе, оно завладевало умами, питало стойкость и уверенность.

Когда с тяжёлыми боями, отвоёвывая пядь за пядью родную землю с большими потерями, шло наступление русского солдата, в это же время, с другой стороны, представители цивилизованного народа, к которым и я имел отношение, сбросили маску «истинных ариев» и приступили к открытому грабежу. Мне больно было видеть такое падение. Даже с точки зрения простой морали их поступки не имеют оправдания. Пока одни занимались личным обогащением, прочие проливали кровь и расставались с жизнью. Об этом всегда стоит думать тем обманутым, за спинами которых вершатся низкие дела.

Все слова о превосходстве «великой культуры великой нации» оказались в очередной раз на поверку дымом, прахом, ложью, прикрывающим истинное лицо фашизма – ярость, стяжательство и непомерно раздутую гордыню. Я читал немецкие газеты и ясно понимал, что где-то там на полях сражений действительно геройски умирали «истинные солдаты рейха», вынужденные вести отчаянную борьбу за собственное выживание. Да, их никто не звал сюда, они пришли добровольно. У каждого человека есть выбор, пойти убивать или остаться жить в совести. Теперь же приходилось расплачиваться кому-то за самонадеянность, кому-то за трусость. В любом случае человечество истекало кровью.

И русский и немецкий народы во многом схожи. Оба имеют богатое культурное наследие, национальное мужество и истинное достоинство, но только последние уже не в первый раз являли миру своё не самое лучшее лицо, становясь игрушкой, слепым орудием невидимых сил, именно натравливаемых на славян с какой-то поистине звериной ненавистью, причём ничем не подкреплённой. Продолжая размышлять дальше на эту тему, я неизменно приходил к одному и тому же выводу – как трудно даётся новая жизнь, сколько сил прикладывается для её сохранения, и насколько легко и быстро она обесценивается в огне ненависти.

Война ломает души людей, коверкает их судьбы. В таких условиях очень сложно сохранить человеческие черты: доброту, любовь… Для меня люди, сумевшие вопреки всему остаться верными добродетелям, поистине настоящие герои. Об одном таком человеке, что пришёл ко мне на приём в майский день я и хочу рассказать. Это была женщина. Звали её Еляк Антонина Павловна. Сына у неё немцы угнали на работы в Германию, она пыталась его спрятать, но безуспешно. Кто-то по «доброте» выдал. Старший пропал ещё летом сорок первого, и больше никаких весточек от него она не получала. Мужа Архипа арестовали в тридцать седьмом году по статье «вредительство государственного имущества в особо крупных размерах». Однако, был ли он виновен на самом деле, я не знаю. В сороковом году пришло известие о его гибели на лесозаготовках. В любом случае, на долю Антонины Павловны выпало много испытаний. И глядя на неё с натруженными от тяжёлой работы руками, выцветшими от слёз глазами, но всегда опрятной, спокойной, я не мог не восхищаться её выдержкой, самообладанием, непокорностью. Что-то внутри, чисто русское, не то знание, не то опыт, не то мудрость, а может, и всё вместе, поддерживало её, вело через тернии к чему-то радостному, светлому, справедливому. Она верила в это. Такая вера свойственна только русскому человеку. Ещё до революции я был за границей, учился в Европе, но нигде больше не встречал такую силу духа, как здесь. Эту силу нельзя измерить, рассчитать, нельзя определить её границы. Она вселяет уверенность в благоприятный исход любого поворота судьбы.

После осмотра, назначив лечение, я решил предложить ей чаю, благо пациентов больше у меня не было ввиду комендантского часа. Антонина Павловна по первости отказалась от него, но потом согласилась. Мне почему-то было неудобно отпускать её сразу. Скромно присев на краешек стула, она взяла обеими руками кружку горячего душистого напитка из трав. Я видел, как тепло разливается по её телу, согревая и оживляя его.