Нить жемчуга. Книга первая. Стихия – Тьма.

Правду говорят, что любовь слепа и глуха? Раньше эти слова вызвали бы у Вероники язвительную улыбку, сейчас она, кажется, была готова подписаться под каждым из них и добавила бы, что ее любовь еще и очень жестока, глупа и бесконечно несчастна. Но вот что странно: она помнила то, что пыталась забыть, и напрочь забывала то, что забывать было опасно. Жестокие слова улетучивались из памяти сразу же после того, как были произнесены вслух, а на их месте оставалась гнетущая пустота. Всегда только пустота, которую медленно, но верно заполняло незабываемое жгучее дыхание солнечного летнего дня.

Козерог ступал еле слышно, он часто останавливался и подолгу стоял, замерев, прислушиваясь и вглядываясь в видимые только ему одному очертания, таящиеся очень далеко, где-то за стенами неприглядных руин. Вероника закашлялась, закрываясь рукавом изрядно потрепанной куртки — порыв ветра принес серую удушливую пыль, она скрипела на зубах и заставляла слезиться глаза. Девушка задержала дыхание.

Внезапно ветер стих, слегка удивленная, Вероника медленно отняла руки от лица и так и замерла на месте. Она смотрела и не верила своим глазам: промозглый серый день осветило яркое солнце. По новенькому асфальту через перекресток мчались автомобили, перемигивались светофоры, чистые витрины магазинов пестрели яркими вывесками, надписи на которых девушка не могла разобрать, как и звуки множества чужих голосов были не в состоянии пробиться сквозь окружившую ее плотную, словно кисель, тишину. Кое-где в окнах домов уже зажегся свет. И повсюду были люди. Толпы людей: одни спешили по делам, другие прогуливались. Сколько же их здесь, смеющихся, разговаривающих, задумчивых, веселых, грустных… Непременно счастливых, и не подозревающих об этом.

Никто не замечал пару необычных путешественников: огромного рогатого зверя и маленькую девушку, замершую на его спине. Вероника вздрогнула, когда козерог снова зашагал под ней. Морок исчез, растворился в шорохе ветра.

— Что с тобой, дитя?

— Не знаю… — Девушка повела озябшими плечами. — Мне показалось… я увидела людей, и город был совсем другим.

— Ты видела воспоминания, и только. Не печалься о них, всего этого больше нет. Ничего не происходит само собой и просто так не исчезает. Мы засиделись здесь, все мы. Неведомая не зря выбрала эти миры. Можно назвать ее нашей незаслуженной карой, а может, она наш единственный шанс на спасение?

— На что? — Вероника не верила своим ушам.

— У каждого свой путь, но… — Взгляд больших темных глаз козерога скользнул вверх по улице и устремился куда-то к серому, без единого просвета небу. — Возможно, тьме уже пора отойти и уступить место свету?

Девушка неуверенно улыбнулась, слова козерога одновременно настораживали и воодушевляли ее. Но что отвечать своему непонятному собеседнику, она не знала.

Сильваер миновал несколько кварталов, широкий проспект, на который они свернули, прорезал вымерший бесконечный город насквозь и вел их на запад. Белый солнечный диск, прорезавшийся сквозь пелену облаков, светил прямо в глаза путешественникам. Вероника устала от постоянного напряженного ожидания, она перестала смотреть под ноги и по сторонам, устремив свой взгляд вверх. Ледяной порывистый ветер гнал по небу серые дождевые тучи. Девушка могла лишь гадать, когда же пасмурная пелена станет настолько плотной, что скроет землю от света и даст монстрам возможность выбраться из своих глубоких темных убежищ. Сегодня путникам везло, но чувство беспокойства не отпускало ни на минуту.

Они миновали широкий мост и обширную, загроможденную истлевшим мусором площадь. Сначала девушка уловила запах: удушливый и тяжелый, отвратительно сладковатый. Гнилой и навязчивый, он усиливался с каждым шагом козерога, с каждым порывом ветра.

Сильваер молчал. Вероника впервые за долгое время обвела взглядом пустую грязную улицу и чуть не вскрикнула: впереди, на куче полуистлевшего мусора, она увидела распластанное неподвижное тело, за ним еще одно и еще…

— Сильваер, там! Смотри! — Девушка вцепилась в гриву козерога так, что побелели костяшки пальцев. Но ее ужас быстро сменился горестью.

— Здесь нет живых, — голос козерога гудел и бился в голове. — Прошу, не слезай на землю. Не жалей о прошлом, они теперь свободны.

Вероника не шевелилась, она хотела бы закрыть глаза или отвернуться, но не могла не смотреть. Девушка вглядывалась в заостренные серые лица, распахнутые в немой мольбе рты, с какой-то потаенной грустью. Не люди, не звери. Они жили во тьме, но умирать выходили на свет.

Теперь, проходя сквозь это кладбище в сердце опустевшего города, смотря на безобразные морды и устремленные в небо невидящие глаза, Вероника поняла, что не может испытывать ничего, кроме жалости и скорби. Это чувство захватило ее целиком, оно оказалось пронзительнее, глубже и давило на нее во много раз сильнее страха. Её мама и сестры… она не нашла их, потому что они стали монстрами, позабыв все на свете.