Нити

К обеду со смены вернулась мама Насти и учинила Илье допрос. Легенда была такая: он шел после собеседования, подвергся нападению, убежал, но потерял сознание, потом очнулся и вышел на проспект, чтобы вернуться домой, и понял, что не в состоянии. Тогда позвонил Насте, и она сопроводила его к себе. Такая вот история, Мария Васильевна. Но судя по выражению ее округлого лица, ни одному слову Мария Васильевна не поверила, хоть и сострадательно кивала, а к вечеру поменяла бинты. Настя вертелась на подхвате, как запасной игрок за нападающим: убирала грязную посуду, испачканные бинты, миски, марлю. Приносила чай. Илья глотал кипяток и слушал, как тот бурлит в животе.

На следующий день Илье стало гораздо лучше. Он даже порывался уйти, но домашний консилиум заключил, что больной должен остаться минимум на два дня. Илья заговорил про деньги, на что мать с дочерью оскорбились и усилили кормежку. Илья поглощал куриные бульоны, пироги, макароны, не чувствуя вкуса, но понимая, что это нужно, а с женщинами он все равно сочтется. Настя где-то раздобыла зарядное устройство от его мобильника, и когда Илья включил телефон, среди непринятых вызовов значилось штук тридцать, причем кроме близких и друзей стояли неизвестные номера. Из текстов смсок можно было составить трагический монолог для современной пьесы.

Илья сразу же отзвонил матери, сказал, что жив, все хорошо, пусть она никому не верит и ничего не делает: так надо. Сразу после отбоя телефон зазвонил, высвечивая незнакомый номер. Илья выключил трубку, вынул аккумулятор и сим-карту. Слабое утешение. Его все равно найдут, но так хотя бы медленнее.

Мария Васильевна приходила и уходила, делала свои дела, кося на него тревожным взглядом. Илья сидел в уголке на диване, помалкивал и читал книжку, которую ему дала Настя. «Старик и море» Хемингуэя. В школе он как-то пропустил эту вещь. Настя искренне потешалась над этим фактом. Все смотрела, сколько страниц он «сделал» за день.

— Ну и как тебе читается?

— Очень хорошо.

Илья не врал. Ему искренне понравилась позиция старика: до последнего держать рыбу на крючке, просто потому, что от этого зависит твоя жизнь. Пусть трос стирает руки в кровь, шлюпку отнесло в море, ты не ел два дня, но добыча на крючке, и вы с ней связаны.

— Какие у тебя еще любимые писатели? — спрашивала Настя. — Ну, кроме Фицджеральда.

Илья сказал банальность:

— Джек Лондон.

— Я так и думала.

— В самом деле?

— Ага. Я даже знаю, почему.

— Хм…

— Тебе нравятся собаки и природа.

Спорить не имело смысла: и то и другое действительно приносило Илье радость. Но было в прозе американца кое-что другое. Что-то, что так яростно и красиво отражено в «Мартине Идэне». Они проболтали о книжках еще немного. Настя спросила:

— Похоже, ты попал в переплет?

Илья подумал и согласился. По сути, правда.

— У тебя есть жена или подруга?

— Вроде того.

— То есть как это?

— У нас небольшие разногласия, — пояснил Илья. — На бытовой почве.

— Понятно, — протянула Настя, хлопая ресницами.

Илье стало неудобно. Бросить все к чертям и выпрыгнуть в окно, и плевать, что март выдался холодный, а на ляжках бинты. Бежать, бежать подальше. Два дня он не вспоминал про Мир Связей, опасаясь припадка нестерпимой боли, как тогда, в момент Черной волны, накрывшей их троих за гаражами. Вторая волна оказалась гораздо сильнее, чем та, первая в мегамолле. Она напоминала мощную пощечину, которую отвешивает сильный взрослый шестилетке, не рассчитав сил. От такой оплеухи темнеет в глазах, место удара горит огнем еще сутки, и ты ходишь, как недобитое насекомое.

Сегодня Илья впервые попробовал нащупать мерцание нитей. Робко, осторожно. По ощущениям это напоминало поиски выключателя в темной комнате: натыкаешься на предметы, шаришь по стенам, как слепой, не понимая, что ощупывают твои пальцы. С Миром Связей что-то произошло. Пространство казалось мутным, наполненным серой взвесью, словно подняли ил со дна речки. Огоньки человеческих жизней едва пробивались сквозь эту завесу, а нити почти исчезли в ней. Иногда мелькал фрагмент, но быстро гас.

Илья долго, безуспешно вглядывался в этот серый сумрак, и не видел ничего. Те немногие связи, что попадались во мгле, оборвались или истончились.

Что-то словно отрезало нити, связывающие людей…

Настя убежала в коридор, потом вернулась. Сказала пару слов.

— Прости?

— Да всякие в домофон названивают, говорю. Постоянно в нашу квартиру. Сегодня решили, что здесь живет какой-то Николай Михайлович.

Илья похолодел:

— Что сказали?

— Так и сказали: я, мол, к Николаю Михайловичу по делу. А потом еще и удивляются, что здесь такие не живут, — Настя раздула ноздри.

— Не представились?

— Нет… а что?

Илья откинул одеяло и сел на диване.

— Ты куда? — встрепенулась она.

— Прости, Настя, но мне пора идти. И так засиделся. Хватит злоупотреблять вашим гостеприимством.

Настя взглянула ему в глаза, нашла в них что-то и отступила.

— Мы хотели сегодня обсудить твое состояние, но раз так…

— Я хорошо себя чувствую.