Нити

— Мне, собственно, хотелось бы узнать, для чего нужны площади двух цехов и…

Он осекся, побледнел, что-то высмотрев в глазах Ильи.

— Простите, не следовало. Простите.

— Ничего, — успокоил Илья.

Он демонстративно хлопнул дверью и пошел прочь. Эх, если бы гражданин Кравчук догадался, что ему тоже ничего неизвестно, вот было бы занятно. Но гражданину Кравчуку было невдомек, даже мысли такой не допускалось, потому что к нему явился подтянутый человек в черном, с глазами и повадками убийцы. Такие товарищи не шутят, лучше с ними лясы не точить, четко и быстро выполнять требуемое, получать маржу и держать рот на замке. Вот что, скорее всего, думал гражданин Кравчук, выруливая своим бульдозером с парковки.

Странное дело, отметил Илья. Между ними даже не завязалось самой тонкой ниточки шапочного знакомства. Значит, его лицо настолько нейтрально, что легко растворится в толпе. Сольется с тысячами других людей. Значит от него, как от стенки, отскакивает любая эмоция. Его даже ненавидеть не смогут. Какой смысл ненавидеть кусок бетона?

Илью ошпарило.

Он — идеальный солдат, не оставляющий следов. Человек, который не завязывает связей.

Зеро.

Он шел по улице и вглядывался в лица прохожих, намеренно искал их глаза, жадно пытался поймать хоть какой-то отклик, но все смотрели как бы сквозь него. Он встал на пути у старушки, но та попросту обошла его. Как фонарный столб.

И тут в голове комканой бумагой зашелестело:

— Жалкие, тупые муравьи…

— Стадо скотов…

— Хаотичная, копошащаяся в грязи куча насекомых…

Стадо? Муравьи? Люди, конечно, не пушистые котята, но раньше он так не думал. Или… грудь сладко сжало, расплескивая от сердца по сосудам что-то жгучее, горячую возбуждающую волну, от которой потемнело в глазах, и появилось странное, сумасшедшее желание, почти нестерпимое вожделение, словно у монаха, попавшего в бордель. По улицам бродили фигурки, полагающее, что обладают разумом и свободной волей. Они живут своей трехмерной жизнью в ограниченной системе координат, неспособные изменить правила игры, как фигуры на шахматной доске. Вот пешка, вот ладья… и даже ферзь не сможет убежать за границы доски. Все они несчастны. Одурачены иллюзиями современности. Их нужно спасти. Дать им лекарство.

Слова гремели в черепной коробке, как речевки из мегафона на митинге, и от каждого произнесенного слова становилось тесно в горле, на языке вязко сохла слюна, а в глазах темнело.

Спасти!

И он чуть не столкнулся с пьяным парнем в шапке Санта-Клауса, прижавшим к груди пакет дешевого вина. Парень вильнул, словно истребитель в пике, и побрел по своим делам.

Лекарство!

И его обогнали мужчина с женой, громко изрыгающие друг на друга оскорбления, а между ними дерганой марионеткой болтался ребенок. Мальчик; его щеки влажно блестели от слез.

Контроль! Управление! Власть!

Двое мужиков обсуждали вчерашние подвиги, не стесняясь в выражениях. Смех, похожий на ослиное ржание, ввинчивался в уши. Он почти побежал, так стало невыносимо больно. Звуки буравили уши, как сверла дрели.

Он дошел до автобусной остановки. Все чаще среди прохожих попадались люди с марлевыми повязками на лице, и в глазах их горел ледяной огонь. Прямо на глазах у Ильи из стайки таких подростков вышла девчушка, подошла к присевшему передохнуть бомжу, немного понаблюдала за ним, а потом с размаху ударила ногой в лицо. Бомж упал в грязь, товарищи зааплодировали девчонке. Люди на остановках отвернулись, лишь одна женщина бросила в сторону молодых что-то едкое. Тогда к ней подошел паренек, улыбаясь, что-то сказал, отчего женщина бросилась в подъехавшую маршрутку, расталкивая остальных пассажиров. Взгляды Ильи и юного молодца пересеклись — и тот вскинул вверх руку со сжатым кулаком. У Ильи все похолодело, но частью сознания он почувствовал стыдливое удовольствие.

Его приветствовали.

Группа ушла, бомж продолжал бессмысленно копошиться в грязи — живая куча тряпок. Пальцы с сорванными ногтями скребли мерзлый асфальт, мутный глаз вращался под шапкой, изо рта тянулась вязкая красная ниточка. Бомж подполз к ногам Ильи, посмотрел вверх — опасливо, настороженно.

Это был Николай Михайлович. Густая седая шевелюра превратилась в облезлые патлы. Вытянутое лицо пробила блеклая щетина.

— Все в лепешку, — пробормотал старик. — С рельсов сошли…

Илья отступил на шаг. Старик смотрел в небо. Кадык клокотал под косматым подбородком, измазанное в крови лицо дергалось в судороге. Люди шли мимо, целый частокол ног. У киоска «Роспечати» вычурно одетая тетка кормила голубей грецкими орехами. Маленький мальчик сосредоточенно пинал привязанную на поводке собачку, пока мамаша высматривала расписание маршрутов. Женщина-инвалид в кресле каталке мочилась прямо на асфальт.

— Планшет за полцены, — подскочил к Илье субъект.

— Уйди, — сказал Илья. Субъект моментально исчез.

Ему надоело наблюдать эту картину. Оставив старика ловить ртом облака, он двинулся по улице, чувствуя, как натягивается струной единственная багровая нить, связывающая с кукловодом. «Смотри, — думал Илья. — Забавляйся».