Нити

Проснувшись затемно, часов в пять утра, он торопливо записывал увиденные фрагменты на клочки бумаги и забывал про них до следующего сеанса. Когда сердце сжимала тупая боль, а рассудок накрывала жажда разрушения, он знал — кукловод на связи. Наблюдает. Оценивает. Ведет свою игру.

Шла вторая неделя после рокировки.

Предрассветные сумерки вылили на его разум вязкую патоку сна. Фрагменты и образы плясали в дьявольском танце отражений. Илья задыхался, словно на грудь положили тяжелый груз. Воздух еле врывался в сжатые легкие, сердце бешено билось. Илья вскрикнул в последнем отчаянном усилии, рванулся куда-то вверх, чтобы вырваться из ловушки — и проснулся. Было четыре утра. Он сидел на кровати, взмокший, всклокоченный.

Один.

Веревка багровой нити болезненно вздулась. Илья бессильно захлебывался от поступавшей темной энергии, которую давал Хозяин. Новая порция дневной ярости. Илье начинало нравиться. Это было как тяжелый наркотик: оно убивало, но наслаждение пока превышало страдание, а значит, эту фантомную боль можно было терпеть.

Собрав в кулаках простыни, он тихонько бился затылком о стену и подвывал. Адский насос продолжал накачивать дневную порцию, словно капельница, и, похоже, процессу не было конца. Илья заорал. Левую ногу схватила судорога. Из носа потекло что-то липкое и горячее.

Он еле дополз до туалета, чтобы извергнуть в унитаз вчерашний ужин. Пища плохо сочеталась с этим новым допингом, но Илья почти не ощущал голода. Он поливал себя ледяной водой, тер глаза, смывал кровь и начинал привыкать к своей новой личине. Умывание было утренней молитвой, а зеркало — алтарем.

Илья узнал уже достаточно, чтобы понять, чего добивается Хозяин. Позавчера (кстати, какой сегодня день?) беспорядки резко прекратились, и над городом повисла хрупкая, обманчивая тишина. Люди с нашивками исчезли с улиц.

Они получали новые инструкции. Каждый — через свой аккаунт. Илья делал массовую рассылку на сотни адресов, куда уходил один и тот же коротенький текст, напечатанный куцым шрифтом в текстовом редакторе. Но в этих строчках заключалось больше силы, чем в десятках трудов по искусству управления и политике.

Доктрина Nomad’а была простой и четкой. Все, чего требовалось от последователей его «учения», это беспрекословное подчинение. И чем больше Илья вникал в суть, тем больше сочувствовал идеям Хозяина. В них была логика. Потому что за ними стоял порядок. Порядок и спокойствие. А венчал догму древний тезис о том, что адепт становится членом большой семьи и никогда не будет одиноким. «Забудь про отца и мать, про друзей и врагов, про любовь и ненависть, — говорилось в тексте. — Стань частью братства Восхождения». Ничего нового, обычная риторика секты. Хоть и простая, зато эффективная. Но если кукловод почувствует, что он дал слабину… Нет, лучше не думать об этом, лучше поверить в это. Сразу, безоговорочно.

И вот наступает сегодня, очередной промозглый день примороженной весны. Илья вышел из ванной, вогнал в себя порцию белка, залил все это соком. Уселся за компьютер. Уже мигало входящее сообщение. Щелчок мышки. Глаза привычно бегут по строчкам задания.

Получив инструкцию, он выскочил из конспиративной берлоги и отправился к пункту назначения — на площадь 50-летия Победы. Он вышел на середину, посмотрел на монумент в честь окончания Великой Отечественной. Воины Советской армии смотрели вдаль с суровым укором. Камень начинал крошиться. Дворник усердно соскребал коросту мусора с постамента, но никакие уборки не могли скрыть выщербленного гранита и треснувшую табличку. Ничего, на Девятое, может быть, заменят.

Выдалась ясная погода. По небу быстро ползли обрывки вчерашнего морока. Сильно дул ветер. Несмотря на холод и заледеневшие лужи, день заметно прибавился. Март подходил к концу, о чем весело сообщали галки, воронье и воробьи, стайками порхающие над асфальтированным озером площади. Тут и там в разных концах бродили одинокие фигуры. Илья зябко поежился. Несмотря на теплую одежду, ему всегда было холодно. И слезились глаза.

Сердце щемило. Как там мать? А Настя? Он с вопросом смотрел на белесое утреннее небо, но оно молчало. Воспоминания меркли. Это пугало. Еще немного, и их лица начнут стираться из памяти, как следы на песке.

К нему приближался человек. Вблизи это оказался плотный мужичок с ржавой бородкой и квадратными плечами. Остановился. Мрачно посмотрел и сказал:

— Мир восходящему.

— Мир, — выдохнул Илья.