Нити

Женщина повернулась к нему массивным задом, чтобы обработать остальных пассажиров. Илье попалось боковое место. Сиденье напротив пустовало. Он так и просидел в обнимку с упаковкой белья, пока все не расселись, и началось броуновское движение в оба конца вагона. На сиденьях у противоположного окна сидел маленький мужичок, девочка-подросток, очевидно, его дочь, и две женщины: одна молодая, с малышом, вторая постарше, обветренная и с протезом ноги до колена. Илья украдкой наблюдал за ними в отражении своего окна: как они по очереди застилают свои лежбища и один за другим ложатся на боковую. За окном воцарилась ночь. Город стал воспоминанием, страшным сном, уродской железобетонной карикатурой. Город давно остался там, исчез в океане полей и лесов, которые с гипнотической размеренностью тянулись в окне под дробный стук колес и людской говор. Илья чувствовал, что скоро уснет. На часах было около двух ночи.

Через полчаса поезд сделал первую остановку. В вагон забралось два или три пассажира. Большинство уже спало, прилежно расстелив простынки вдоль сидений. Через отделение по вагону разносился могучий храп. Пассажиры с основной секции давно улеглись.

Напротив Ильи уселся мужчина лет пятидесяти на вид. Усатый, худенький, с головой, присыпанной пеплом. Серые невыразительные глаза прятались за стеклами очков в устаревшей оправе.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

Его место было верхним.

— Уже ложитесь?

— Пока нет.

— Можем поменяться.

Мужчина сухо улыбнулся:

— Не нужно, спасибо. Я не инвалид.

— Ладно, — Илья пожал плечами.

— Ефим, — мужчина протянул руку. Илья представился.

— А скажите, приятель, еще не поздно организовать чаю? Как вы думаете, гражданка-проводник пойдет нам навстречу в этом вопросе?

— Почему нет, — хмыкнул Илья. Ему вдруг тоже захотелось чаю. Обжигающе крепкого кипятка, чтобы щипало на языке.

Не прошло и десяти минут, как оба дули на свои стаканы. Усатый Ефим с удовольствием крякал. Возник разговор, как в таких случаях бывает, про род занятий, политику и все, что может интересовать современного мужчину в возрасте от тридцати до шестидесяти лет. Илья в общих фразах сказал, что работает по связям с общественностью и едет на повышение квалификации. Ефима это, похоже, удовлетворило, потому что он сразу стал рассказывать о себе. А был он электрик, специалист высшего разряда, и ехал он на заработки. Сезонно.

За следующий перед рассветом час Илья узнал все, что только можно об электричестве и работе под высоким напряжением. С магическим блеском в глазах его попутчик рассказывал случаи из жизни, подкрепляя слова резкими движениями. Илья вежливо вставлял междометья. Наконец Ефим иссяк.

— Женат? — внезапно спросил он.

— Был, — почему-то сказал Илья.

— Дети?

— Да, — сказал Илья, но не стал развивать.

Ефим помолчал, по-тараканьи шевеля усами.

— Что ж, бывает.

— А вы? — спросил Илья.

— Что я?

— Ну, есть у вас семья?

— Само собой. Сын взрослый уже, в городе работает, — Ефим вынул мобильник, покопался там и показал Илье фото. Илья сразу узнал лицо.

— В МВД, — заявил Ефим. — Всегда его на чернуху тянуло.

— Каждому свое, — философски заметил Илья.

— Это точно! — мужик убрал телефон в карман. — Никогда не знаешь, куда ниточка приведет, а от судьбы не убежишь.

Вагон качнуло вбок. Что-то скрипнуло под днищем.

— Последний раз общались, рассказывает, какой-то киллер у них в городе объявился. Не слышал?

— Да, что-то такое, краем уха…

— Я-то в районе обитаю. Мне ваши городские проблемы до фонаря. Ну вот. Он, Пашка мой, значит, в следственную группу включен. Живет там, в своем комитете, на страже общественного порядка. Как у него в любимой песне поется: «Атас! Да веселей рабочий класс!»

— Очень правильные слова.

— Да уж. Но работка у них там не сахар. Чистка была недавно, сокращения. Дерут их как сидоровых коз, он мне жалуется, что с утра до вечера там торчит, и по выходным, и дежурства еще. Говорит, у них тесное сотрудничество с дружинниками началось и тем вроде как помогают. Говорит, за последнее время стало полегче.

— Может, и наведут порядок, — вставил Илья.

— Давно пора! А то всякой мрази повылезало, проходу нет.

— И не говорите…

Помолчали. У обоих на донышке пустого стакана болтался осадок.

— Ну что, пора заваливаться на боковую, — сказал Ефим.

Спрятав пожитки на верхней полке, мужчина методично разделся, аккуратно сложил свои вещи и ловко вскарабкался наверх. Мгновенно затих, не подавая признаков жизни.

Илья тоже лег. Он смотрел в потолок, прислушиваясь к ворчанию поезда. Глаза налились тяжестью, но сон все не шел. Илья впал в дурацкое пограничное состояние дремоты. Спальное место было тесным и приходилось извернуться, чтобы лечь поудобнее. Илья закрыл глаза. Лениво, по кругу, закружились картинки, как на самой медленной в мире карусели.

Поезд летел в ночь. Вагон качало. Изредка машинист давал гудок. Илья открыл глаза. Лампы тускло освещали проход между полками. Он сел на своей постели, огляделся. Взялся за страховочный поручень, но не почувствовал холодного касания металла.