Доисторическое означает родовое. Культура – это доисторическая деятельность человека. Но в чем состоит эта деятельность? Речь всегда о том, чтобы привить человеку привычки, заставить его подчиняться законам, вымуштровать его. Вымуштровать человека означает сформировать его так, чтобы он мог задействовать свои реактивные силы. Деятельность культуры осуществляется главным образом в отношении реактивных сил, она наделяет их привычками и навязывает им образцы поведения, чтобы подготовить их к тому, чтобы быть задействованными. Как таковая, культура осуществляется в нескольких направлениях. Она нападает даже на реактивные силы бессознательного, на пищеварительные силы и на наиболее сокровенные силы кишечника (режим питания и нечто аналогичное тому, что Фрейд назовет образованием [éducation] сфинктеров) [414]. Но ее главная цель состоит в укреплении сознания. Этому сознанию, которое определяется мимолетным характером своих раздражений и основывается на способности забывать, необходимо придать прочность, которой у него самого по себе нет. Культура наделяет сознание новой способностью, которая на первый взгляд противопоставляется забвению: памятью [415]. Но память, о которой здесь идет речь, – это не память следов. Эта изначальная память больше не функция прошлого, а функция будущего. Это не память чувствительности, а память воли. Не память следов, а память слов [416]. Это способность обещать, приверженность будущему, воспоминания о самом будущем. Помнить о данном кому-либо обещании означает вспоминать не о том, что оно дано в такой-то момент прошлого, а о том, что его следует исполнить в такой-то момент будущего. Именно в этом состоит цель культурного отбора: формирование человека, способного обещать и, следовательно, располагать будущим, человека свободного и могущественного. Только такой человек активен; он делает свои реакции деятельными, всё в нем активно или задействовано. Способность обещать – это результат культуры как деятельность человека, направленная на него самого; человек, способный обещать, – это продукт культуры как родовой деятельности.
Мы понимаем, почему культура в принципе не останавливается ни перед каким насилием: «Возможно, в предыстории человека не было ничего более ужасного и более повергающего в смятение, чем его мнемотехника <…> Если человек считал необходимым сотворить себе память, дело никогда не обходилось без казней, мученичества, кровавых жертв» [417]. Сколько же казней понадобилось для того, чтобы вымуштровать реактивные силы, чтобы принудить их к тому, чтобы быть задействованными, – прежде чем достичь цели (свободный, активный, могущественный человек). Культура всегда прибегала к следующему средству: она превращала боль в средство обмена, в монету, в эквивалент – точный эквивалент забвения, причиненного ущерба, несдержанного обещания [418]. Культура, которая сводится к этому средству, называется
12. Культура с постисторической точки зрения