Ницше и философия

Мы исходили из предпосылки о том, что культура движется от предыстории к постистории. Мы рассматривали ее как родовую деятельность, путем длительной исторической работы породившую индивида как свой постисторический продукт. И действительно, именно в этом состоит ее сущность, которая соответствует превосходству активных сил над реактивными. Но мы оставили без внимания один важный момент: триумф низших и реактивных сил. Мы пренебрегли историей. О культуре мы должны сказать, что она давно исчезла и в то же время еще не началась. Родовая деятельность теряется во мраке прошлого, как и ее продукт – во мраке будущего. Культура в истории получает смысл, совершенно отличный от ее природы, когда ей овладевают силы совершенно иного рода. Родовая деятельность в истории не отделяется от движения, которое извращает ее природу, как и природу всех ее продуктов. Более того, история как раз является тем самым извращением природы, она смешивается с «вырождением культуры». – Вместо родовой деятельности история предлагает нам расы, классы, Церкви и государства. К родовой деятельности прибиваются различные социальные организации, ассоциации, сообщества реактивного характера, паразиты, которые ее полностью заслоняют и поглощают. Под прикрытием родовой деятельности, ход развития которой они извращают, реактивные силы создают коллективы или то, что Ницше называет «стадами» [427]. – Вместо справедливости и процесса ее саморазрушения история представляет нам общества, которые не хотят гибнуть и даже помыслить не могут о чем-то превосходящем их законы. Что за государство прислушалось бы к совету Заратустры: «согласитесь же с вашим ниспровержением» [428]? Закон смешивается в истории с обусловливающим его содержанием, с содержанием реактивным, которое нагружает его балластом и не дает исчезнуть, – разве что в пользу других содержаний, еще более глупых и обременительных. Вместо суверенного индивида как продукта культуры история демонстрирует нам собственный продукт, одомашненного человека, в котором она находит пресловутый смысл истории: «возвышенного выродка», «стадное животное, существо покорное, болезненное, посредственное, сегодняшнего европейца» [429]. – Разнообразное насилие культуры история представляет как вполне узаконенное свойство, присущее народам, государствам и Церквям, как проявление их силы. Всевозможные инструменты муштры действительно использовались, но в перевернутом, искаженном, опрокинутом виде. Мораль, Церковь, государство всё еще несут на себе следы отбора, теорий иерархии. В самых глупых законах, в самых ограниченных сообществах речь всё еще идет о муштре человека и о том, чтобы поставить на службу его реактивные силы. Но кому служить? Что за муштру проводить, что за отбор осуществлять? Приемы муштры используются, но для того, чтобы превратить человека в стадное животное, в покорное и одомашненное создание. Приемы отбора используются, но для того, чтобы сломать сильных, отбирая слабых, страдающих или рабов. Отбор и иерархия вывернуты наизнанку. Отбор становится противоположностью того, чем он был с точки зрения деятельности; отныне он всего лишь средство сохранения, организации, распространения реактивной жизни [430].