Ницше и философия

Мы поставили проблему, которая затрагивает нечистую совесть. На первый взгляд, генетическая преемственность культуры совершенно не приближает нас к какому-либо решению. Напротив, самый очевидный вывод состоит в том, что ни нечистая совесть, ни ресентимент не вмешиваются в процесс функционирования культуры и справедливости. «Нечистая совесть, это самое странное и интересное растение нашей земной флоры, не укоренена в этой земле» [420]. С одной стороны, источником справедливости ни в коем случае не является месть или ресентимент. Иногда моралисты и даже социалисты выводят справедливость из реактивного чувства – чувства перенесенной обиды, духа мести, реакции самопровозглашенного мстителя. Но это ничего не объясняет; ведь так и остается неясным, каким образом боль другого может служить удовлетворением чувства мести или возмещением ущерба. Поэтому мы никогда не поймем это жестокое уравнения «причиненный ущерб = испытанная боль», если не ввести третьего термина, удовольствия, которое испытывают от причинения боли или ее созерцания [421]. Но этот третий член уравнения, внешний смысл боли, сам имеет источник, совершенно отличный от мести или реакции: он отсылает к активной точке зрения, к активным силам, которые считают муштру реактивных сил своей задачей и наслаждением. Справедливость – это родовая деятельность, которая муштрует реактивные силы человека, делает их способными к задействованию и считает человека ответственным за саму эту способность. Способ, за счет которого формируется ресентимент, а затем – нечистая совесть, противоположен справедливости из-за сопряженного с ним триумфа реактивных сил, их неспособности быть задействованными, их ненависти ко всему активному, их сопротивления, их глубинной несправедливости. Также и ресентимент далек от того, чтобы служить источником справедливости; «это последняя область, покоряемая духом справедливости <…> Активный, агрессивный, даже необузданно агрессивный человек всё же в сто раз более подготовлен к справедливости, нежели человек реактивный» [422].

Справедливость происходит из ресентимента не больше, чем нечистая совесть – из наказания. Как бы ни увеличивалось число смыслов, приписываемых наказанию, всегда будет существовать один, который ему не присущ. Наказанию не свойственно пробуждать в виновном чувство вины. «Подлинные угрызения совести чрезвычайно редки, в особенности среди злодеев и преступников; тюрьмы, каторга – отнюдь не те места, которые благоприятствуют размножению этого гложущего червя <…> Вообще говоря, наказание охлаждает и способствует очерствению; оно концентрирует, обостряет чувство отвращения, увеличивает силу сопротивления. Если случается, что оно надламывает энергию и ввергает в жалкую прострацию, в самоуничижение, то такой результат, разумеется, еще менее поучителен, чем средний эффект наказания, наиболее обобщенно сводящийся к сухой и мрачной серьезности. Если же теперь мы окинем мысленным взором тысячелетия, предшествовавшие истории человека, то смело сможем заявить, что именно наказание более всего задержало развитие чувства виновности, по крайней мере – у жертв карающих властей» [423]. Мы противопоставим по всем статьям состояние культуры, при котором человек за счет своей боли ощущает ответственность за собственные реактивные силы, – и состояние нечистой совести, когда человек, напротив, чувствует себя виновным из-за наличия у него активных сил и ощущает, что они виновны. Как бы мы ни рассматривали культуру или справедливость, повсюду увидим в них результаты созидательной деятельности, противоположной ресентименту и нечистой совести.