Ницшеанские размышления. Очерки по философии маргинальности

Наиболее ярким и концептуально нагруженным трансгрессивным феноменом в романе выступает разврат. Как правило, разврат связывается с блудом, чрезмерным сладострастием. Однако это лишь одно из наиболее распространенных и узнаваемых его проявлений. Сам по себе разврат не ограничивается лишь распущенностью в половой сфере, но имеет нравственную, духовную и метафизическую природу. Согласно В. Далю, развращать означает «совращать с пути истины, искажать умственно лжеученьем, или нравственно, склоняя на распутство, на дурную и преступную жизнь».[60] Соответственно, разврат непосредственно связан с представлениями об истинном пути и об истинном учении. Разврат – это ложный путь, путь лжеучения. Н. Бердяев отмечает, что «разврат есть явление не физического, а метафизического порядка. Своеволие порождает раздвоение. Раздвоение порождает разврат, в нем теряется целостность».[61] На духовную природу разврата обращают внимание Н. Лосский и В. Зеньковский: «уже безмерность карамазовского сладострастия указывает на духовную основу его и не позволяет свести его только к «физиологии». Дух влечет человека в область бесконечного и творит бесконечную полноту жизни на путях добра. Но в случае недоверия к добру и его духовным основам человек сосредотачивает всю силу своей жизни на мелкой эмпирической действительности и, не находя в ней удовлетворения, выходит из всех границ».[62]«В безмерности тут главное», – констатирует В. Зеньковский.[63]

Из приведенных цитат можно заключить, что разврат есть трансгрессивный феномен по существу. В основе разврата лежит ложное предпочтение конечного бесконечному, стремление заменить высшее низшим. Используя формулу К. Ясперса, можно сказать, что здесь имеет место «замена трансценденции и ее несостоятельность». Разврат обнаруживает именно несостоятельность замены трансценденции: любая попытка придать конечному смысл и значение бесконечного обречена на провал. Конечное никогда не будет в состоянии заменить бесконечное, отсюда перманентное состояние неудовлетворенности всем конечным. Невозможность найти удовлетворение в конечном приводит к трансгрессии: человек выходит из всех границ. Вместо бесконечности утверждается безмерность. Отсутствие меры есть основная черта разврата как трансгрессивного феномена. Мера полагает границы и утверждает императив пребывания в положенных границах. Напротив, безмерность есть непризнание каких-либо границ, трансгрессия. Безмерность представляет собой ложную бесконечность, попытку обрести бесконечность путем трансгрессии конечного. Но этот путь ложный. Ложный путь есть разврат.

В «Бесах» разврат является основной темой и стержнем идейного содержания, выполняет сюжетоорганизующую функцию. В романе представлены практически все разновидности разврата: от физического до нравственного, политического, умственного и религиозного. Центральной фигурой в этом плане является Ставрогин, в образе которого все разновидности разврата сочетаются и перекрещиваются, делая явленной самою сущность разврата, его метафизику. В той или иной степени, на тот или иной манер развращены практически все персонажи романа – от главных до второстепенных. Но каждый из них воплощает тот или иной аспект разврата, в каждом разврат представлен в большей или меньшей степени. Ставрогин воплощает разврат абсолютный.

Прежде всего, в Ставрогине представлен разврат сексуальный, доведенный до последнего предела, переходящий все границы. В окончательной редакции романа, не включающей исповедь Ставрогина (главу «У Тихона»), на эту тему даются лишь отдельные намеки. Но и их более чем достаточно, чтобы оценить уровень безмерности ставрогинского разврата. Так, Шатов говорит: «А правда ли, что вы, – злобно ухмыльнулся он, – правда ли, что вы принадлежали в Петербурге к скотскому сладострастному секретному обществу? Правда ли, что маркиз де-Сад мог бы у вас поучиться? Правда ли, что вы заманивали и развращали детей? Говорите, не смейте лгать, – вскричал он, совсем выходя из себя, – Николай Ставрогин не может лгать пред Шатовым, бившим его по лицу! Говорите всё, и если правда, я вас тотчас же, сейчас же убью, тут же на месте!

– Я эти слова говорил, но детей не я обижал, – произнес Ставрогин, но только после слишком долгого молчания. Он побледнел, и глаза его вспыхнули.

– Но вы говорили! – властно продолжал Шатов, не сводя с него сверкающих глаз. – Правда ли, будто вы уверяли, что не знаете различия в красоте между какою-нибудь сладострастною, зверскою штукой и каким угодно подвигом, хотя бы даже жертвой жизнию для человечества? Правда ли, что вы в обоих полюсах нашли совпадение красоты, одинаковость наслаждения?

– Так отвечать невозможно… я не хочу отвечать, – пробормотал Ставрогин, который очень бы мог встать и уйти, но не вставал и не уходил».[64]