Ницшеанские размышления. Очерки по философии маргинальности

В связи с этим в сноске к тексту последнего параграфа второго тома «Заката Европы» Шпенглер делает важное замечание прогностического характера: «Однако также и русский со страхом и ненавистью взирает на эту тиранию колес, проводов и рельсов, и если сегодня и в ближайшем будущем он с такой неизбежностью мирится, то когда-нибудь он сотрет все это из своей памяти и своего окружения и создаст вокруг себя совершенно другой мир, в котором не будет ничего из этой дьявольской техники».[200] В отношении «сегодня» и «ближайшего будущего» в целом все понятно: можно, конечно, спорить с правомерностью утверждения о страхе и ненависти по отношению к европейской технике, но смысл данного тезиса ясен. Что вызывает вопросы, так это «когда-нибудь», которое автор вскользь упоминает в сноске и не дает подробного разъяснения на этот счет. Как, каким образом можно стереть из памяти «все это» и создать вокруг себя «совершенно другой мир»? Шпенглер не отвечает на этот фундаментальный вопрос. Он только показывает, что гегемонии европейской техники и культуры не суждено продлиться вечно. Собственная душа русской культуры, погребенная под чужеродными наслоениями, должна будет пробудиться. Однако для такого пробуждения будет недостаточно преодолеть чуждые формы мировоззрения (что само по себе не так-то и просто), овладевшие умами «россиян». Дух европейской цивилизации проник не только в сознание, он впитался в саму материю нашей жизни. Европейская техника организует все физическое и социальное пространство нашего существования: ландшафт, быт, досуг, работа, производство, экономика и политика – все это завязано на современной технике и без нее фактически немыслимо. Сложно представить, что в какой-то момент (то самое шпенглеровское «когда-нибудь») мы просто возьмем и добровольно откажемся от всего этого.

Избавиться от тирании «колес, проводов и рельсов» можно только путем абсолютной трансгрессии. Требуется катастрофа, которая приведет к колоссальным разрушениям. Нужны взрывы и пожары такой силы, чтобы сделанные из прочного металла провода, рельсы и колеса были действительно стерты из окружения и из памяти. Это «стирание» должно будет произойти по всему миру. Техника должна исчезнуть так же, как некогда исчезли все динозавры. Часть населения при этом должна будет уцелеть – возможно, где-нибудь в лесах и горах, которые не будут подвергнуты бомбардировке, поскольку не являются стратегически значимыми объектами. Или в подземельях. Тогда в России появятся условия для создания совершенно другого мира. Русская культура будет отброшена назад к стадии только что преодоленного состояния варварства. Начнется период Нового Средневековья, о котором писал Н. Бердяев. А затем, спустя столетия, должно наступить Новое Возрождение, которое ознаменует момент высшего самосознания русской души.

«Закат Европы» издавался в то время, когда человечество еще не столкнулось с угрозой ядерной войны как с реальной возможностью. В 1930 году мыслитель уже умер. Шпенглер никогда не выступал в качестве пророка, он был философом, который работает с онтологическими возможностями, а не занимается предсказанием фактических событий. Как философ он показал, что современная ситуация культурного пространства представляет собой слишком сложный узел, завязавшийся в Европе. Как отмечает П. Слотердайк, «северо-западные европейцы – представляющие собой полнейшую противоположность грекам, которые любили блюсти границы, – должны быть по глубинной структуре психики своей помешанными на бесконечности психопатами, причем не в какой-то неглубокой оборонительной форме, а в форме наступательной, заставляющей устремляться все дальше и дальше. Во всем этом, наверное, есть несколько наблюдений, к которым следует отнестись серьезно. Ведь это правда, что в европейской культуре – вкупе с ее продолжением в культуре американской – налицо проблема инфинитизма, своего рода постоянная реакция неприятия конечности и принципиальная злость, которую вызывает стремление установить границы и пределы».[201]

Онтологический смысл этого фаустовского стремления к «постоянному превышению пределов и перманентному нарушению границ» есть трансгрессия. Ответом на экспансию подобного трансгрессивного способа существования на другие культуры может стать абсолютная трансгрессия. Так или иначе, получившая колоссальные масштабы псевдоморфоза создает онтологические предпосылки для возникновения возможности абсолютной трансгрессии. Появление такой возможности есть симптом, иммунная реакция, подобная повышению температуры тела до опасных для жизни пределов. Организм усиленно борется с чужеродными элементами, но в такой борьбе он может «сгореть» и сам. Примерно то же самое происходит и в современной культуре. Мы наблюдаем иммунную реакцию, следствием которой может стать гибель самих культур, этих организмов высшего порядка.