Ницшеанские размышления. Очерки по философии маргинальности

Пашке и Алисе известна только репрезентативная модель, в которой имя обозначает истинное понятие о предмете. Истина здесь понимается как соответствие высказывания предмету. Но при таком подходе имя теряет свой сакральный характер и перестает служить иерархической организации власти, во главе которой находится повелитель, монарх как наместник и помазанник Бога. Имя, репрезентирующее объективную истину, не может служить для прославления, для внушения трепета и преклонения перед величием его носителя.

Сторонниками репрезентативной модели являются помники, активно противостоящие всей системе мироустройства Нового Средневековья. И мудрецы и вкушецы чувствуют, что модель семиозиса, которую стремятся утвердить помники, несет угрозу их иерархическому и авторитарному социальному пространству: «А если мы научимся читать, то станем самыми обыкновенными помниками и нас придется лишить памяти».[213]

Репрезентативная модель обосновывается одним из лидеров движения помников – профессором Хрустом: «Мы стараемся разгадать, что это могло значить, как это употреблялось нашими предками. Иногда случаются замечательные открытия, которые сразу на несколько лет вперед двигают нашу цивилизацию. Как рассказывают, наш первый учитель, глядя на сломанные карманные часы, изобрел колесо».[214] Хруст – это будущий Коперник, герой Нового времени, пионер техногенного мира. Он не дает имена, а как настоящий ученый старается разгадать, отыскать истинное значение. И как для настоящего изобретателя, истина для него имеет практико-прагматический характер, она связана с употреблением предмета в этом, земном, совсем не божественном мире.

Повесть заканчивается победой команды Алисы Селезневой и помников. «Темным векам» на Крине приходит конец, верх одерживают представители рационалистической, технократической цивилизации. Однако настораживает то обстоятельство, что причиной катастрофы целой планеты была сама же наука.

Как выясняется к концу произведения, один гениальный ученый изобрел не новый вид оружия массового уничтожения, но нечто более сложное – поле забвения: «Но среди жителей Крины был один ученый, гениальный, но наивный ум, который решил, что все несчастья людей проистекают оттого, что они слишком многое помнят. Они помнят все обиды и потери, все разочарования и беды. Видно, он сам пережил когда-то тяжелую утрату или оскорбление, но документы об этом молчат. В то время он работал над изучением поля, открытого им, – поля, которое стирало у живых существ память. Это поле было всепроникающим и опасным. Но наш гений не думал об опасности. Ему в этом поле виделось всеобщее лекарство от всех бед человечества. Он утверждал, что если человек забудет обо всем, то, начав жизнь сначала, он будет счастлив. Беда его заключалась в том, что он решил за всех людей, что им нужно для счастья. Он полагал, что сам отсидится в подземном убежище, а потом выйдет наружу и научит людей добру. Но поле, выпущенное им, окутало всю планету и проникло во все подземелья. Память потеряли все без исключения. В том числе и сам изобретатель. Вот и вся история».[215] Проект всеобщего счастья, основанный на тенденции к забвению прошлого, к стиранию исторической памяти, имел место в истории не один раз. Ближайшим ко времени написания «Города без памяти» является проект СССР. К моменту выхода повести в печати этот проект уже переживал свои последние времена. Если в первых повестях (с 1965 года, когда до распада Советского Союза было еще далеко) Булычев рисует счастливое коммунистическое будущее, в котором отменены деньги и тяжелый физический труд побежден научно-техническим прогрессом, то в «Городе без памяти» автор уже более критичен к подобным утопическим проектам. Вместе с тем и мистические, декадентские мотивы идеализации Средних веков не становятся ему близки (чем Булычев выгодно отличается, например, от автора «Теллурии»). Идея Нового Средневековья для создателя Алисы также неприемлема (по крайней мере, в данный период творчества; в более поздних книгах об Алисе ситуация будет уже не столь прозрачной).

2.4. Пограничные феномены культуры и человеческого бытия

В определенном ключе фантастика обнаруживает некоторое сходство с философией, которая также актуализирует в сфере мысли различные, в том числе пограничные возможности бытия человека.

Можно выделить четыре варианта моделирования возможного будущего человечества в области фантастической литературы и философской футурологии. Указанные варианты могут также пересекаться и взаимодействовать друг с другом, образуя смешанные и переходные типы.