Ницшеанские размышления. Очерки по философии маргинальности

Согласно О. Шпенглеру, потеря культурной памяти, прогрессирующая культурно-историческая амнезия является неизбежным и закономерным финальным этапом в жизни любой культуры. Пранароды, варвары, становясь носителями высокой идеи, образуют культурный народ, нацию. Исчерпанность культуросозидающего потенциала приводит к угасанию национального духа, на смену нациям приходят посткультурные народы, «феллахи». Это наследники умирающей культуры, которые сами уже не способны к созиданию, не способны к глубокой и полной смысла культурной жизни. Памятники былого величия становятся им все более чуждыми и непонятными, и в конце концов наступает полное забвение. Н. Я. Данилевский определял такую ситуацию как переход в состояние этнографического материала. Нечто подобное, только в обрамлении фантастического сюжета, представлено в «Поселке» К. Булычева. Молодое поколение, вырастающее на удаленной от цивилизации планете, неизбежно превращается в «феллахов» – вопреки стараниям старших передать им культурное наследие. Для молодежи умение стрелять из арбалета оказывается более значимым и актуальным, нежели книжная культура. В поселке нет не только книг, но даже бумаги. Творческие наклонности начинают выражаться во все более примитивных формах, соответствующих «заре цивилизации»: «-Дик уже ощущает себя аборигеном этих мест. Он бросил ходить ко мне пять лет назад. Я не уверен, помнит ли он азбуку.

– Зачем? – спросила мать. – Книг все равно нету. И письма писать некуда. И некому.

– Дик много песен знает, – вступил Олег. – И сам сочиняет. – Олегу стало немного стыдно, что ему приятно ощущать недоброжелательство старика к Дику, и потому он решил Дика защитить.

– Не в песнях дело. Песня – заря цивилизации. А для малышей Дик – кумир. Дик – охотник! А для вас, бабы, он пример. «Посмотри на Дика. Вот хороший мальчик!» А для девочек он рыцарь. Ты не обращала внимания, какими глазами на него глядит Марьяшка?».[222]

Таков культурно-исторический пласт романа. Поселок – это аллегория гибнущей цивилизации и «посткультурного» будущего грядущих поколений «феллахов». «Робинзон Крузо» воспроизводил культурный путь человечества по восходящей линии. В «Поселке» показан путь деградации. Дефо подвергается скептическому переосмыслению: «Попался бы мне Даниель Дефо. Жалкий враль».[223]

Второй смысловой пласт романа – символический. Если для старшего поколения перевал – действительный факт, то для молодых – это предание. Для Олега, Дика, Марьяны и Казика космический корабль не обладает реальностью чувственно-воспринимаемого объекта, у них нет эмпирического представления о предметах такого рода. В их сознании – это некий трансцендентный объект, выходящий за пределы всякого возможного опыта: «Подобного противоречия старшие не понимали – ведь для них за повестью о том, как грянула катастрофа, как пришел холод и тьма, за рассказом о пустых коридорах, в которых постепенно гаснет свет и куда прорываются снаружи сухие снежинки, – за всем этим скрывались зримые образы коридоров и ламп, молчание вспомогательных двигателей и щелканье счетчиков радиации. Для слушателей – Олега и его сверстников – в рассказе понятны были лишь снежинки, а коридоры ассоциировались с чащей леса или темной пещерой – ведь воображение питается лишь тем, что видено и слышано».[224] Здесь мы уже выходим за пределы тематического круга робинзонады и оказываемся в области мифов и легенд, в сфере сакрального. Перевал становится сакральным символом, границей, отделяющей имманентный, земной мир от трансцендентного, божественного. Путь к перевалу – это путь богоискательства, это поиск чаши Святого Грааля. Даже когда корабль был найден, когда из трансцендентного объекта он стал предметом чувственного восприятия, эта символическая составляющая образа сохраняет доминирующее значение в сознании молодого поколения: «Дик, Олег и Марьяна спускались в котловину, к кораблю, он рос, был материален и громаден, но оставался легендой, чашей Грааля, и никто из них не удивился бы, если бы при прикосновении он рассыпался в прах. Они возвращались к дому своих отцов, который пугал тем, что перешел в эту холодную котловину из снов и легенд, рассказанных при тусклом светильнике в хижине, когда за щелью окна, затянутого рыбьей кожей, рычит снежная метель».[225]