Нюрнберг

– Хорошо бы их получить, – назидательно произнес Мигачев, будто отвечая на невысказанный вопрос Волгина. Взгляд его странно затуманился. – Но вот какая проблема: мы в американской оккупационной зоне, мы не можем действовать без согласования. Иначе может случиться большой международный скандал. Скандалы нам не нужны… А на согласование уйдет столько времени, что документы в итоге исчезнут без следа. Гитлеровское подполье тоже ведь не дремлет…

– А разрешите мне, товарищ полковник, – вызвался Зайцев. Он сидел за своим столом, копаясь в бумагах, но к разговору прислушивался. На последних словах Мигачева он вскочил и вытянулся в струнку.

– Чего?

– Поехать и все забрать!

– Отставить! – распорядился Мигачев, затем, обернувшись к Волгину, вкрадчиво произнес: – Капитан у нас – разведка, умеет действовать по-тихому. Умеешь? – пристально посмотрел он на собеседника.

– Умею.

– Вот и хорошо, – одобрил полковник. – Возьмешь солдат, помогут коробки грузить. И «Студебеккер». Нет, лучше не «Студебеккер». Бери что попроще. Не надо привлекать внимание. Тише едешь – дальше будешь.

– Слушаюсь.

– И моего водителя возьми, Тарабуркина. Он надежный. Правда, трепаться за баранкой любит, а так водитель он хороший.

Мигачев порылся в бумагах на столе и извлек еще один измятый клочок.

Это была самодельная карта, обозначающая дорогу в горах и место схрона, которое было помечено крестом.

– Вот тебе подмога. Разберешься?

– Так точно! – отозвался Волгин с юношеским каким-то, совершенно неожиданным для себя самого задором. – Разрешите выполнять?

– Разрешаю.

Отдав честь, Волгин строевым шагом вышел из кабинета. Он не мог скрыть радости – на лице его против воли лучилась улыбка. Только сейчас он осознал, как засиделся без дела. Без реального, важного, нужного дела. Задание Мигачева пришлось как нельзя кстати, даже если и заключалось оно лишь в том, чтобы доставить из лесу ящики с бумагами.

Зайцев с завистью поглядел вслед сослуживцу и горько вздохнул.

– Ну, а ты чего сидишь? – негромко поинтересовался Мигачев. Он уселся за стол, протер очки и поглядел на подчиненного сквозь толстые линзы. – Езжай с ним! Проследи.

Радостный Зайцев выскочил вслед за Волгиным.

* * *

«Полуторка» двигалась сквозь густой перелесок, переваливаясь с одного боку на другой. В кузове раскачивались шестеро солдатиков, посмеиваясь, подтрунивая и подталкивая друг друга локтями, когда машина подпрыгивала на ухабах.

Погода была отличная, и все они предвкушали приятную поездку.

Это были последние погожие деньки – время, когда природа прощается с уходящим годом и вот-вот впадет в зимнюю спячку. Листва уже почти облетела, но трава еще зеленела в лучах зрелого солнца, воздух был прозрачный, зябкий, но еще не студено-холодный, а бодрящий.

Час назад «полуторка» выехала из Нюрнберга и теперь, преодолев приличное расстояние, прибывала к месту, прозванному за свою живописность Франконкской Швейцарией. Здесь высились курчавые, поросшие густой растительностью скалы, а невдалеке, на горизонте, виднелась местная достопримечательность – гора Морицберг. Именно к ней и пролегал путь советской группы.

В тесной кабине «полуторки» непостижимым образом, упираясь друг в друга плечами, уместились трое. Зайцев с сосредоточенным видом поглядывал в окно, Волгин, расположившийся в центре, сверял дорогу с маршрутом на карте, а водитель Тарабуркин, пребывавший, по обыкновению, в превосходном настроении, болтал без умолку; впрочем, никто его не слушал.

Тарабуркина это обстоятельство поначалу не очень заботило, затем он все-таки решил обидеться. Он не привык, чтобы пассажиры игнорировали его. Ему нравилось, когда Мигачев в машине поддерживал разговор и даже говорил, что без него, Тарабуркина, жизнь полковничья была бы скучной и унылой.

В какой-то момент Тарабуркин замолчал в надежде, что его попутчики соизволят обратить на него внимание, однако оказалось, наступившая тишина их даже обрадовала.

Тогда Тарабуркин предпринял еще одну попытку:

– А все-таки я гляжу, товарищ капитан, что товарищ полковник уважает вас сильно, – с выражением произнес он, покосившись на Волгина. – Я ведь только его всегда возил. Только его! Он так и говорил: «Ты, Тарабуркин, – мой личный шофер, только мне подчиняешься и никому другому». Он бы меня ни в жисть на «полуторку» не пересадил. А вот ради вас сделал! Но это временно. Только на сегодня.

– Ты давай не отвлекайся, – отрезал Волгин. – Здесь направо.

– Так точно, – ответил Тарабуркин и крутанул баранку. – А вот я еще хотел спросить…

– Не отвлекайся.

Волгин повернулся к Зайцеву.

– А ты чего загрустил, пехота?

– Да так… Дом вспомнил. Там, наверное, уже снег. – Зайцев вздохнул. – Никак не могу привыкнуть к здешней погоде. Если осень, должна быть осень, а не продолжение лета. Если зима – так зима: метель, сугробы по пояс… А тебе, я вижу, здесь нравится.

– Нечему тут нравиться. Все чужое. Хотя, – пожал плечами Волгин, – может, я просто никак не могу привыкнуть, что война закончилась. А на войне не до того было, чтобы красоты разглядывать.

– Ну, может, тебе и не до красот, но вот красоток ты точно не пропускаешь.