Нюрнберг

У парапета, вцепившись пальцами в перила и внимательно прислушиваясь к разговору, стояла Грета.

– Прекратите меня преследовать, – рявкнул Гудман и удалился решительным шагом.

Нэнси обернулась и встретилась взглядом с Гретой. Обе женщины, будто соперницы, изучали друг друга несколько секунд, затем одновременно двинулись в противоположных направлениях.

Волгин наблюдал за этой странной сценой и думал о том, что же связывает этих троих в непонятном, но при этом очевидном конфликте.

Он вышел на крыльцо и глубоко, с удовольствием, всеми легкими вдохнул морозный воздух. Машины с участниками и гостями процесса разъезжались в разные стороны, похожие на пчел, разлетающихся из улья. Растекался по улицам человеческий поток. Все фигуры были в движении, кроме одной, застывшей у кромки тротуара.

Волгин узнал ее и остановился, не понимая, как реагировать.

Так они и смотрели друг на друга – Волгин и Лена. Она неуверенно подняла руку и робко помахала ему. На лице Волгина против его воли стала появляться мальчишеская улыбка.

* * *

Потом они бродили по вечерним нюрнбергским улицам, Лена рассказывала про то, как в конце войны американские самолеты безжалостно бомбили этот город.

– Мы прятались в катакомбах, – говорила Лена, – но я все равно думала, что никто не выживет. Под землей еще страшнее, чем снаружи. Стены сотрясаются. Гул такой, будто живое существо, будто зверь ревет. На земле просто убьет, а там ведь завалит заживо. Я очень боюсь быть погребенной заживо, а вы?

– Никогда не думал об этом, – пожал плечами Волгин. – Кажется, я уже ничего не боюсь.

Лена с восхищением поглядела на спутника:

– Вы сильный. А я нет. Мне было очень страшно. На войне всегда страшно.

– Это верно. Но война уже закончилась.

– А у меня ощущение, что она все еще продолжается.

– Глупости! – вдруг раздражился Волгин. – Надо жить сегодняшним днем. Что было, то прошло.

– А вы всегда живете сегодняшним днем?

– Я – да, – сказал он. – И хватит об этом. Давайте лучше сходим на рынок. Я все-таки хочу найти этот портрет!.. Он мне очень нужен.

Немного спустя они уже стояли в шумной толпе и, вращая головами, пытались высмотреть торговку, так не вовремя улизнувшую от них несколько дней назад.

Люди у стены, расталкивая друг друга, читали шуршащие объявления о поисках близких. Молодая женщина плакала, показывая фотографию мужчины в костюме, но никто не реагировал на ее слезы.

– Игорь, – позвала Лена, – глядите!..

Она указала на голову грифона, на то самое место, куда в прошлый раз Волгин приклеил свое объявление. Теперь вместо объявления на ветру слабо трепыхались жалкие обрывки.

Волгин нахмурился:

– Ну и что это значит? Кому оно могло помешать?

Лена пожала плечами.

– А вы говорили, тут не все плохие! – сказал Волгин. – А я говорю: все!

Он в сердцах выдернул из-под камня листок и принялся писать объявление заново.

Пока Волгин выводил на бумаге печатные буквы – такие буквы легче читаются и привлекают больше внимания, – Лена продолжала озираться по сторонам.

Торговцы, нахваливая товар, толкали перед собой тележки, выглядевшие как импровизированные движущиеся прилавки. Худая дама торговалась за старинную кухонную утварь. Пухлый мужчина в нелепом котелке продавал пирожки, которые прятал в платке за пазухой, чтобы они оставались теплыми.

– Триста марок! – вдруг различила девушка в многоголосом гуле.

Лена привстала на цыпочки и попыталась разглядеть, кто кричит.

– Триста марок!.. – зазывный крик доносился с другой стороны площади.

Это была прежняя торговка, и одета она была так же, как в прошлый раз. Вот только на сей раз она трясла перед прохожими не картиной, а длиннополым мужским пальто.

Торговка выбрасывала пальто на вытянутых руках, как щит, и в голосе ее звенели напор и неуместная для такой ситуации гордость:

– Триста марок!

Лена осторожно подошла к Волгину сзади и коснулась его плеча. Капитан недоуменно обернулся.

– Игорь, только не пугайте ее, – предупредила Лена. – Вон она.

Но на Волгина предупреждение не подействовало. Он выхватил взглядом знакомую кургузую фигуру, отбросил недописанное объявление и метнулся к торговке сквозь бурлящую толпу.

Он ухватил женщину за плечи; та вскрикнула от неожиданности, однако на Волгина ее реакция не возымела никакого действия. Он крепко держал ее обеими руками, будто боялся потерять еще раз.

– Триста марок! – в ужасе выпалила торговка, глядя расширенными глазами на Волгина. Казалось, ее сейчас хватит удар.

– Где картина? – рявкнул Волгин. Люди вокруг стали оборачиваться на шум. Сам того не осознавая, Волгин заговорил по-русски: – Где она, я спрашиваю?

– Я не понимаю, – пролепетала торговка.

Волгин понял свою ошибку.

– Где картина? – повторил он на немецком.

– Я не понимаю…

– Портрет! Мой портрет…

Торговка замешкалась, размышляя, стоит ли отвечать; но, глядя в лицо Волгина, рассудила, что правильнее будет сказать правду.

– Дома, – в конце концов выдавила она. – На чердаке.

– Где вы живете?

– Я ничего плохого не сделала, я купила его. Он мой.