Нюрнберг

– Не хочу. А это что? – Мигачев наконец обратил внимание на сверток в руках капитана.

Бумага с тихим шорохом скользнула вниз, и глазам полковника предстал портрет Волгина.

– О как! – удивился Мигачев.

Несколько мгновений он придирчиво сличал изображение с оригиналом.

– Похож, – наконец резюмировал он. – Прямо действительно похож! Сам рисовал?

– Никак нет. Брат.

– Способный!

– Так точно. Ну вот – это то, что вы просили.

– Что просил?

– Доказательство. Вы говорили, нужно доказательство. Вот оно.

Полковник непонимающе поглядел на Волгина.

– Откуда здесь мог появиться портрет? – принялся растолковывать тот. – Только в том случае, если Колька был здесь. Я купил портрет на черном рынке, а до этого его нашли недалеко, за городом.

– Где именно?

Волгин помедлил, а затем нехотя сообщил:

– В лагере.

– В каком лагере?

– Здесь, под Нюрнбергом, был лагерь военнопленных.

Лицо Мигачева изменилось.

– Твой брат был в плену?

– Вероятно, это какое-то недоразумение, – торопливо заговорил Волгин. – Не мог Колька просто так сдаться в плен. Не такой он человек. Он бы себя гранатой взорвал, но не сдался бы! Товарищ полковник, – в его голосе зазвучала мольба, – разрешите мне туда поехать и все разузнать!..

Прежде чем ответить, полковник вновь налил воды в стакан и стал отхлебывать мелкими глотками. При этом он внимательно рассматривал подчиненного, так что тому стало не по себе.

Наконец Мигачев негромко, но твердо произнес:

– Это невозможно.

– Товарищ полковник!.. Единственная зацепка!

– Лагерь сейчас в ведении американцев. Они туда на пушечный выстрел никого не подпускают. Там теперь содержатся арестованные солдаты вермахта.

– Но ведь можно попытаться договориться с командованием…

– Не смеши, капитан. Видал, какая у нас с этим Гудманом дипломатия?..

Раздался вежливый стук в дверь.

Это была Грета – собственной персоной. На лице ее сияла ослепительная улыбка, самая обворожительная, которую только можно себе представить.

Клерки, возившиеся в углу кабинета, притихли. Они были потрясены явлением кинодивы, никогда еще так близко они не видели звезду, казалось, спустившуюся с небес и обернувшуюся прекрасной женщиной.

– Господин полковник! – воскликнула Грета по-английски. Она вела себя так, будто видела Мигачева впервые – во всяком случае, впервые за долгое время, хотя только что сталкивалась с ним нос к носу. – Господин полковник, русские славятся своим милосердием. Пожалуйста, не откажите в моей просьбе!..

Мигачев хмуро перевел взгляд с гостьи на Волгина:

– Чего ей надо?

Волгин очень вежливо перевел вопрос на английский.

Грета просияла. Она сочла, что такое начало является предложением для разговора. Она приблизилась к столу Мигачева, тот засопел и стал перебирать бумаги, пряча глаза. Грету это обстоятельство ничуть не смутило.

– Мне нужен сопровождающий, – певучим голосом сообщила Грета, переводя взгляд с Мигачева на Волгина и обратно; было очевидно, что она хочет одновременно понравиться обоим. – Полковник Гудман сказал, что, если ваш полковник даст одного сопровождающего от советских, тогда он даст сопровождающего от американцев и позволит мне посетить лагерь военнопленных под Нюрнбергом.

Услыхав эти слова, Волгин ощутил покалывание во всех членах и легкую дрожь: так бывало всегда, когда удача вдруг поворачивалась к нему лицом.

– Она просится в лагерь военнопленных, – сообщил он, стараясь не выказывать возбуждение слишком явно.

– Начинается! – фыркнул Мигачев. – И эта туда же. Вы что, сговорились? Ей-то зачем в лагерь?

Волгин перевел вопрос.

Грета изобразила на лице лукавое выражение.

– Считайте, это профессиональный интерес, – сказала она. – Я готовлюсь к новой роли. Я собираюсь сниматься в фильме о войне, и мне надо погрузиться в атмосферу немецкого лагеря. Актерам очень важно в полной мере почувствовать на себе, как жили и страдали их персонажи.

Выслушав ответ, Мигачев пожал плечами:

– Ну и пусть едет. А я-то тут при чем? Пусть ей полковник Гудман дает разрешение.

– Она говорит, что Гудман готов разрешить, но только в случае, если она найдет двух сопровождающих: одного от союзников, одного от нас, – бодро отрапортовал Волгин и выпятил грудь. Он твердо рассчитывал стать этим сопровождающим.

– Что еще за новости? – сказал полковник и выразительно покрутил головой. – Нет, так не пойдет.

Жест был настолько очевидным, что перевода не потребовалось. У Греты вытянулось лицо, впрочем, у Волгина тоже.

– Товарищ полковник! – одновременно воскликнули оба на разных языках.

– Нет-нет. Это невозможно.

Грета молитвенно сложила руки на груди.

– Я умоляю, – сказала она.

– Она умоляет, – сообщил Волгин.

– Исключено, – отрезал Мигачев.

По лицу Греты прошла судорога боли. Прекрасные глаза наполнились влагой, по щекам покатились слезы. В этот момент Грета казалась пронзительно искренней, как в лучших своих экранных воплощениях. И даже более того – такой несчастной, страстной и обворожительной она не представала перед зрителями никогда.

– Будьте великодушны! – вскричала Грета. – Я пролетела полмира, чтобы оказаться здесь. Я рисковала жизнью. Теперь все зависит от вас. Только от вас!