Низвержение

Его свет обжигал мне глаза. Мы медленно прошли по вестибюлю, проходя мимо невыспавшихся и унылых коридорных, стоявших в одну колонну носом к затылку вплотную, мимо набитых под завал человеческими досье полок, прогнутых под тяжестью собственного веса, мимо всего, что было выстроено между мной и старцем, которого я вел под руку прочь из Бюро. Оказавшись снаружи, он остановил меня, дав понять, что дальше пойдет сам. Я мог поклясться, что его стеклянные глаза видели меня, видели весь мир, который он оставляет другим – тем, кто будет после него. Старик шел один вдоль террасы, десятки понурых коридорных шли ему навстречу по соседней полосе, и всех их он приветствовал улыбкой, с кем мог, здоровался за руки, а его классическая черная кепка только и успевала вернуться на голову от количества приветствий. Старец шел, не останавливаясь, коридорные его не замечали, шел, пока окончательно не скрылся из виду.

Это был конец – чего именно, я и сказать не мог, но всем естеством чувствовал: что-то фундаментальное, что длилось долгие годы, десятилетия, всю жизнь до моего рождения, закончилось, а то, что будет дальше, казалось, будет длиться вечность.

Возвращаясь в Бюро, я заметил шумное столпотворение у входа, постепенно превращавшееся в настоящий штурм. Люди толпились снаружи, облепив как мухи передние колонны, залезая друг другу чуть ли не на голову, не зная, как еще протиснуться ближе ко входу. Толпа постоянно росла, набухала, растекалась вширь; в воздух то и дело взлетали кепки, всюду слышались недовольные вскрики, вздохи, стоны, но процессия проходила пока мирно и почти без злости. Я решил обойти Бюро вдоль забора и юркнуть к боковому пункту охраны, где один из охранников хорошо знал меня в лицо. Пройдя мимо, он какой-то идиотской улыбкой откозырял мне, как-то насмешливо пропуская перед собой, в то время как я в бесконечных «извините» и «спасибо» проскользнул внутрь и оказался по ту сторону заграждений. Отцовская фамилия, думалось мне, чертова отцовская фамилия. Фамилия позорника-озорника. Где же ты спрятался? За какими тряпичными фасадами? Голова забивалась вопросами, как наш почтовый ящик когда-то. Причем он, в основном, всякой дрянью: надушенными письмами, где конверты исписаны дрожащим почерком, валентинками (такие роковые и слезливые), в помаде, в следах от губ, извещениями в черных конвертах, «Вскрывать только П.Б.», и всем прочим, и все лишь потому, что наш Отец, наш Всеотец работал в Бюро, а на все вопросы отвечал: «А что, в Бюро тоже есть почта», или еще круче: «Ты же знаешь, я работаю в цветнике». Конечно…

Оказавшись за забором, я сразу же направился к черному входу приемного пункта, который так отчаянно штурмовала толпа снаружи. «Голодранцы! Голодранцы!» – надрывался через смех уже другой охранник, застряв в двери, с улыбкой на лице, но кратковременной – мое появление сняло ее как рукой.

– Куда?! – в лоб максимально тупое осипшим голосом. – Пропуск!

– Мне туда… – указываю вслепую, почти молча, себе под нос, пока занят поиском документов.

Глухое «А-а-а… эм… Вот как…» захлебнулось в горле охранника, когда он прошерстил пальцами по моим документам, а затем приблизил их настолько близко к лицу, что только отъетые щеки выглядывали по краям паспорта. Я автоматически спрятал руки в карманы, якобы это не мое, не мои документы, мне их подкинули, фамилия тоже не моя, и я это не я, а в Бюро направляюсь как гость, как посторонний, чужеземец, вестник.

– Ну… проходите, – как-то усмиренно проговорил охранник.

Протиснувшись через все охранные пункты, я снова оказался в Бюро, но только формально: впереди предстояло пройти стойки регистрации, досмотра, затем коридоры, коридоры, а только потом Заповедная дверь…