Ночь

За газетчиками пристроился торговец масками белого кролика. Хит прошлого сезона был представлен во всех возможных формах – от ушастых картоночек, которые надо было держать у лица за специальный деревянный прутик, и до огромных пушистых шлемов с роскошными розовыми ушами, удушающему нутру которых надо было доверить свою голову. Вид у маскодьера был тоскливый: кроликов никто не покупал, хотя многие в толпе уже нарядились к еще не объявленному карнавалу. Тут встречались и Ван Гоги с лицами из папье-маше, и Пьеро разной степени похожести, Мальвины и Артемоны, д’Артаньяны и Ришелье (Ришелье было больше), имперские штурмовики и принцессы Леи, Индианы Джонсы, Люди в черном, Владимиры Ленины, Гендальфы, Миндовги и кони Миндовга, Владимиры Путины и Дональды Трампы.

– Молодой человек, купите кроличка! Кролик – символ плодовитости и счастья в личной жизни, – безнадежно обратился ко мне ма́сочник. И, заметив, что я не задерживаюсь, добавил уже совсем грустно: – Два по цене одного. – И когда я был уже совсем далеко: – Презерватив в подарок!

Так выглядит коммерческий крах. Надо было спросить, не Вова ли Челси его зовут.

Конечно же, торговали тут и сувенирами: магниты на холодильник в виде трех ампирных домиков с подсвеченными окнами за три цинка, светятся от батарейки ААА. Наклейки в виде лампочек накаливания с подписью Town of Light[36] – такую штуку на холодильник я, может, себе бы и купил, если б планировал когда-нибудь вернуться в квартиру с холодильником. За туристическим хламом пошел другой хлам – ювелирный, и, хотя ни золото, ни бриллианты уже давно ничего не стоили, товар был заботливо накрыт стеклянными витринами, чтобы не искушать ловких на руку. У самых дорогих вещиц были установлены фонарики, которые помогали камням раскрывать свои достоинства. Я невольно скользнул по прилавку взглядом и внезапно остановился – идущие сзади налетели на меня и недовольно буркнули.

Между серьгами из обточенных в форме груши полукаратников за пять цинков и перстнем с огромным черным бриллиантом в ту же цену лежал золотой регал. На нем – вписанные в круг кирка и циркуль, ниже – корона, выложенная небольшими бриллиантами. Значок масонов.

– Я вижу у вас вещь, принадлежавшую человеку, которого я знал, – обратился я к продавцу, который хлебал растворимый суп из термоса.

Он поднялся с пластикового стула с энтузиазмом, но при взгляде на мое пальто коммерческий азарт на его лице погас.

– Тут все вещи принадлежали людям, которых кто-то знал. – Реплика прозвучала флегматично.

– Но кто принес этот регал? – Я ткнул в стеклянную витрину, и мой палец оставил на ней черный развод.

– А, это? Только что притащили, еще ценник не выставил. Какой-то козлобородый. С глазами как у Раскольникова. Фамильная реликвия? Могу за три цинка отдать.

– А бородка остренькая у него была? – Я попытался нарисовать мефистофелевский клинышек, но он заметил только мои перепачканные пальцы.

– Остренькая не остренькая, но держался Раскольников так, что я пересчитал товар после его ухода.

Он подозрительно оглядел меня, и я понял, что он пересчитает товар и после моего ухода. Плохая новость заключалась в том, что царство Доброго Царя перешло в плохие руки. Хорошая – в том, что сам Царь смог добраться до Города Света.

Отойдя от берега, я нырнул в человеческую реку, и течение подхватило меня и понесло через торговцев печеными каштанами, глотателей огня, парней, которые кувыркались под испанский рэп. И стоял тут на картонке белый в черных подпалинах мопс, собаку можно было погладить и потискать в руках пять минут всего за цинк, и стало мне от этого мопса грустно, и я попробовал поймать чей-нибудь приветливый взгляд, потому что человеку свойственно всматриваться во взгляды, когда он чувствует себя слабым. Но люди отворачивались. Мелькнула мысль, что именно таким, перепачканным, и надо сочувствовать, если видишь их на своем пути. Ведь они – самые беззащитные из нас, и им больше всего нужна твоя улыбка.

Толпа была бессердечна в своем праздничном убранстве. Это было состязание мод, стилей и причесок. Люди измерялись яркостью, а не тишиной в их глазах.

На одном из почти безлюдных островков праздничного потока стоял киоск, распространявший аромат, который забился ко мне в ноздри, подчинил волю и поволок за собой, будто быка за колечко в носу. Внутри все было как положено: раскаленная до красноты электрическая спираль, мясной конус рядом с ней и зажаренные обрезки, булькавшие в масле в сетке из нержавейки. Рядом стояли лоточки с салатом, немного пересушенной картошкой фри, капустой и другими составляющими донера. «Большой – 4 цинка, маленький – 3 цинка», – сообщал ценник.

Чувствуя, что слюна на языке скворчит, как те образки мяса в масле, я обратился к повару:

– Салям алейкум, уважаемый хозяин. Могу ли я спросить, из какого мяса сделано ваше кушанье?

– Мы используем в донерах только лучшую биокурятину, выкормленную картошкой и зерновыми смесями.

– Просто пахнет так, что… – Я сглотнул. – Как в прошлые времена. И что, никаких заменителей?