Ночь борьбы

Она шепелявила из-за отсутствия зуба. Это рассмешило ее еще сильнее, а потом и я засмеялась, и медсестры тоже! Я не хотела спрашивать бабулю, зачем она так высоко задрала ногу во время своего дурацкого танца. Я не хотела злиться на нее. Я попыталась придумать, что вместо этого сказала бы бабуля.

– Что сделано, то сделано! Я чему-то научилась? Плевое дело!

Я думала и о других вещах, которые могла бы сказать. Я стояла рядом с ней и хмурилась. Бабуля начала болтать с семьей человека, который только что умер в этой комнате. Она знала их. Они подошли к кровати и помолились вместе с ней. Но было заметно, что бабуля торопится уехать. На их секретном языке она сказала что-то вроде «gownz yenuch fohrdich metten zigh» – что означало, что они достаточно помолились, Бог не тупой, пора уходить.

Бабуля привстала, чтобы мы могли уйти, но медсестра попросила ее снова лечь. Она хотела, чтобы бабуля полежала час или два перед отъездом, но бабуля сказала, что у нее нет на это времени. Медсестры сказали бабуле, что она, вероятно, в шоке. Бабуля ответила им, что, по ее мнению, они могут быть в большем шоке, чем она.

– Спасибо, – сказала она, – но нам действительно пора идти.

Я несла бабулину красную сумочку. Бабуля не могла перестать смеяться над тем, как она говорит без зуба. Я спросила бабулю, не наложить ли шину ей на руку.

– Из чего ее сделать? – спросила она и осмотрелась. – Давай просто драпанем отсюда, Суив!

– Но она же сломана!

Я добавила «Господи Иисусе» себе под нос, как Мэл Гибсон, и вспомнила о маме. Я сказала бабуле, что, если она не разрешит мне наложить шину, я расскажу маме, как она водила кабриолет Кена. Бабуля притворилась испуганной. Она приложила несломанную руку к лицу и раскрыла рот, как на картине с тем парнем на мосту с бомбой за спиной.

– Я серьезно! – сказала я. – А еще я расскажу ей, что ты танцевала и что без остановки напивалась на лодке.

Бабуля сказала, что она не напивалафь без офтановки. Она затряслась от смеха.

– Ладно, я ухожу, – сказала я. – Теперь это твой новый дом. Ты останешься здесь навсегда и будешь носить подгузники.

– Ладно, ладно, ладно, Фуив, – сказала она. Но потом снова засмеялась! Наконец бабуля перестала хохотать и спросила у медсестры, нет ли у них перевязи, и медсестра пошла искать ее. Когда медсестра вернулась, то сказала, что ей очень жаль, но, возможно, ей придется взять с бабули плату за перевязь. Она бы очень хотела не брать с нее денег. Она показала нам с бабулей, как надевать перевязь через голову, где застегивается липучка и насколько тугой она должна быть, а потом бабуля встала с кровати покойника, и мы ушли. На обратном пути бабуля попрощалась с тысячей своих знакомых, которые еще не легли спать. Они ждали в коридоре. Они указывали на ее перевязь и рот, и она говорила:

– Знаю! Разве это не смешно! Живи и учись! Schpose mitten sigh!

Все ответили:

– Schpose mitten sigh!

Они улыбались и смеялись. Бабуля снова их всех расцеловала. Я показывала всем знак мира вместо поцелуев, потому что мы были в Калифорнии, а еще я не хотела, чтобы они опять за меня хватались. Я пыталась помешать им дергать бабулю за сломанную руку, когда она наклонялась, чтобы поцеловать их. Старики любят хвататься за всех, до кого могут дотянуться.

Наконец мы добрались до кабриолета Кена. Медсестра очень-очень старалась не брать с бабули плату за перевязь, но в конце концов она сдалась и взяла деньги, чтобы ей не пришлось подправлять бухгалтерские книги или потерять работу, и бабуля сказала ей не беспокоиться об этом ни на йоту, она ведь ффе понимаеф. Медсестра сказала, что бабуле придется наложить гипс на руку. Бабуля сказала «хм-м-м-м-м». Она не переживала об этом. Медсестра бесплатно дала ей таблетку обезболивающего.

– Никому не говорите, – сказала она шепотом.

Бабуля переспросила:

– Что?

Я повторила:

– Никому не говори, что медсестра дала тебе бесплатную таблетку.

– А, таблетка бесплатная! – закричала бабуля. – Ну, zut alors![46]

Медсестра вышла из-за стойки регистрации и обняла бабулю и меня, прежде чем я успела увернуться. Она сказала мне приезжать еще! Я только кивала и улыбалась. Боже, пусть это никогда не случится. Я брошу курить и ругаться матом. Когда мы плелись обратно к машине, бабуля сказала, что видела тревожные знаки. Она сказала «хо-о-о-о-о-о-о-о». Ее красная сумочка была у меня на плече. Я нащупала нитроспрей в наружном кармане. Я спросила, что она имеет в виду. Она засмеялась и сказала:

– Ох, может, нам стоит вернуться домой немного раньше, чем мы планировали. Вот удивим маму!

Я представила, как бабуля, вся в синяках и ссадинах, с окровавленным лицом и выпавшим зубом, просто внезапно появляется в гостиной у телевизора и мама обнаруживает ее, когда приходит домой с репетиции.