Ночь, когда мы исчезли

Спустя час затишья в дверь бешено застучали. На площадке стоял Сергей с прыгающим ртом. В дом его тёти Они попала бомба. Оня успела скрыться в бомбоубежище, а её дочь, по счастью, осталась у жениха, дирижёра казачьего хора. Пожара не случилось, но все этажи были разрушены. Мы собрались и пошли за Сергеем, чтобы забрать часть Ониных вещей к себе — её обстановка не помещалась в съёмную комнату племянника.

Когда мы волокли стулья и узлы с пальто, вдали опять гудели самолёты и снова надрывался «флак». В соседнем квартале раздался тугой удар. Я обернулся и не увидел Сергея. Его мешок лежал на земле. Приглядевшись, я обнаружил его белую коленку, выглядывающую из-за векового вяза, который торчал у глухой стены. Мы отвернулись.

Через несколько минут мы вновь тащили мешки к нашему дому. «Простите, — бормотал Сергей, — я не могу противостоять. Стоит взрывам приблизиться, как меня скручивает. Это что-то нервное. Я бы исчез, но некуда». Так наступила зима.

Вместе с бомбами высыпал снег, и хоронить стали чаще. Гробовщики и камнетёсы оживились. Дочь Они играла свадьбу, Сергей исполнял роль застенчивого шафера, казаки пели многую лету, и мы с Ольгой тоже поздравляли молодых. На несколько недель бомбардировки затихли.

«Я отвыкла от праздников, — шепнула Ольга, — лет двадцать не праздновала дни рождения». Скоро ей исполнялось сорок два, и я предложил позвать к нам Сергея с Оней и заодно Вилли с женой. «О-о-ох, — выпустила Ольга дым в потолок, — решил спрыснуть меня живой водой?»

У нас, впрочем, вышло мужское собрание. Жена Вилли сказалась простуженной, а Сергей сообщил, что Оня занята переездом на новую квартиру. Сам он побывал в Праге у ещё одной своей двоюродной сестры и вернулся возбуждённым. Та работала в библиотеке Карлова университета и нашла ему место преподавателя английского. Прагу не бомбили, поэтому Сергей был готов бросить к чертям и «Винету», и ненавистный город, отзывавшийся в нём диареей.

Мостовые ещё не остыли от пожаров, и воздух пах фосфором. Я представил гостей друг другу. Сергей упомянул, что переезжает. Вилли спросил его, где он столь великолепно выучил английский, что его приглашают преподавать в университет.

«О, — порозовел Сергей, — я учился в Кембридже, и, должен свидетельствовать, английское образование превосходнейшее, лучшее в Европе, и оно определило мою жизнь».

Отозвав Вилли в сторону, я спросил, не пришёл ли ответ на мой запрос в Одессу о родственниках. Вилли опечалился: «Нет. Представь, какие пожары пылали, когда отступали красные. Наверняка чекисты сжигали всё. Впрочем, если ничего не ответили, значит, ещё ищут».

Вилли понизил голос: в абвере вычисляют шпионов, и он, конечно, на хорошем счету, но как переселенец с советской территории всё равно под подозрением. Я тревожно нахмурил брови, но он хлопнул меня по плечу — тебе-то что, в управлении кладбищ врагов нет, там все уже давно умерли.

Каждый гость произнёс маленькую речь в честь Ольги, и глаза её увлажнились. Все смеялись, залихватски кричали «штос» и даже немного танцевали. Когда гости разошлись, Ольга приговаривала: «Праздник удался, праздник удался».

Сергей задержался и, краснея, спросил у нас денег — про запас, на переезд в Прагу. Он обещал выслать их тут же, если всё хлопоты разрешатся так, как он предполагает. Мы попросили его зайти послезавтра, когда в «Винете» платили жалованье…

События накрывают нас как камнепад. Мы привыкаем к неустойчивости всего сущего, но если даже ждём плохие новости, то только не о ближних своих. Невозможно принять, что ещё вчера человек физически сидел на вот этом стуле, закинув ногу на ногу, — и вдруг вспышка, мгновение, и его нет.

Сергей не пришёл за деньгами. На следующей неделе тоже, и вскоре в квартиру постучалась бледная Оня: племянник пропал. В конторе у радиобашни пожали плечами, мол, мы сами ищем, а в полицию начальник сообщать пока не хочет. Мы рассказали Оне насчёт денег, и она схватилась за виски.

Ольга сказала: что-то нехорошее, ты можешь навести справки в полиции, но не через бюро, а через Вилли?

Вилли сразу же замахал руками: сначала обедать! Мы спустились по лестнице, и всю дорогу до ресторана он болтал без умолку. Наконец успокоившись, Вилли склонился ко мне: «На твоём месте я бы не беспокоился о Сергее». Я не поверил, присмотрелся к нему и внезапно понял.

«Когда нас бомбят и сам знаешь, сколько у нас трупов, так нагло восхищаться Британией… К тому же он учился у англичан, и, кто знает, вдруг они его завербовали? К тому же его дружок… Откуда он? Забыл…» Вилли будто поднёс к моему лицу бильярдный шар и разжал ладонь. «Австриец», — машинально сказал я и увидел, как радость, что он оговорил настоящего, а не случайного виновного, расцветает на лице Вилли. «Во-от, — протянул он, — ты знал о гомосексуалисте и не уведомил крипо. Кто же так поступает… Но я молчу. Молчу! Мы же друзья».