Ночь, когда она исчезла

Весна приближается к лету в однообразной череде утомительных студенческих дней и скучных ночей, проведенных рядом с Заком на диване, пока на столе рядом с ними мигает «радионяня». Ной дорос до той стадии, когда его голова слишком велика для его тела, и они шутят, что он выглядит как игрушечный болванчик, и когда он засыпает на заднем сиденье машины, им приходится подпирать его огромную голову подушками.

Квартира на кольцевой дороге в Рейгейте накрылась медным тазом, так как банк отказал им в ипотеке, и Зак с видом мрачного негодования возвращается к своим таблицам и банковским выпискам. Такое впечатление, что покупка недвижимости — единственное, что для него по-настоящему важно, что быть домовладельцем в девятнадцать лет — это своего рода знак чести, который даст ему почувствовать себя победителем.

Теперь они занимаются сексом по средам после обеда, когда Зак рано возвращается домой, Ким на работе, Райан в школе, а Ной днем спит. Каждый раз одно и то же, отработанная серия движений, которая заканчивается примерно через десять минут, когда Зак беззвучно кончает, уткнувшись лицом в подушку, а Таллула на цыпочках бежит в ванную, где рассматривает себя в зеркало, гадая, кто эта голая девушка с пустыми глазами и помятой грудью. Но вместе с тем она испытывает облегчение, ощущение, что это сделано и теперь у нее есть неделя, в течение которой ее тело принадлежит только ей.

Проходят недели, дни становятся длиннее. Летние экзамены все ближе, и Таллула больше времени проводит дома, повторяя пройденный материал, а не сидит на диване с Заком, который, когда она занимается, то и дело заглядывает в спальню, находя глупые предлоги, чтобы отвлечь ее.

В колледже она видит Скарлетт почти каждый день, но они научились игнорировать друг друга до такой степени, что Таллуле иногда кажется, что, возможно, ничего из этого никогда не было, что все это ей приснилось. Подружки Скарлетт никогда не принимали ее как часть жизни Скарлетт и, похоже, рады тому, что ее там больше нет. Они машут ей, когда проходят мимо, кричат: «Привет, Лула», и Таллула отвечает им: «Привет». Но в обеденное время в столовой Таллула сидит с ребятами со своего курса социальной работы или одна. Они со Скарлетт не разговаривали друг с другом с утра воскресенья, когда Таллула, приехав к ней, застала ее с засосом на шее, поставленным бывшим парнем. Скарлетт несколько дней присылала ей по Ватсапу жалобные сообщения, но Таллула просто удалила их все, а затем и вовсе заблокировала ее.

Но неважно, сколько времени прошло или насколько успешно они могут притворяться, что не знают друг друга. Ее все еще тянет к Скарлетт, и чувство это такое же грубое, такое же красное, такое же реальное, каким оно было, когда они были вместе. Таллула испытывает почти физическую боль, стоит ей вспомнить ощущение руки Скарлетт на своей руке под столом в их тайной кондитерской для пожилых леди, вспомнить те воскресные утра. Стоит ей закрыть глаза, как она ощущает запах ароматической свечи в спальне Скарлетт, жар ее губ на своей коже, чувствует, как ее щеки горели румянцем еще в течение нескольких часов после того, как она возвращалась домой. Ей хочется все это вернуть. Но, увы, это невозможно, потому что она — мать, у нее есть ребенок, и у нее есть обязанности, и она не может возложить их на плечи той, кто не понимает, что нехорошо позволять бывшему бойфренду оставлять на шее засосы, зная, что нынешняя любовь едет к ней на велосипеде. Она просто обязана дать Ною прочную, надежную основу, а Скарлетт — это все что угодно, но только не надежность.

Но затем, одним солнечным утром во вторник, когда Таллула, засунув в коляску небольшой пластиковый пакет с ломтиками черствого хлеба, везет сидящего в ней Ноя к пруду, она видит на другом конце луга знакомую фигуру. По вторникам Скарлетт весь день в колледже. Ее здесь не должно быть. Она не может стоять на другом конце луга и смотреть прямо на Таллулу.

Таллула в панике. На миг ее охватывает желание развернуть коляску с Ноем на сто восемьдесят градусов и поспешить домой, но Скарлетт ускорила шаг и теперь направляется прямо к ней. Таллуле видно, как она в замешательстве хмурит лоб, как ее взгляд мечется между Таллулой и коляской.

Таллула опускает голову, глубоко вздыхает и идет через луг навстречу Скарлетт.

— Боже мой, он твой?

Таллула кивает.

— Да. Это Ной. Он мой.

Скарлетт недоверчиво смотрит на нее. Затем приседает и тянется к коляске. На мгновение сердце Таллулы начинает бешено колотиться; ей страшно: вдруг Скарлетт схватит его, ущипнет, причинит ему боль. Она подтягивает коляску к себе, но Скарлетт просто здоровается с Ноем.

— Привет, красавчик, — говорит она, гладя ладонью щеку Ноя. Тот смотрит на нее широко раскрытыми глазами, но без страха. Скарлетт поднимает взгляд на Таллулу. — Боже мой, — говорит она. — Он такой красивый.

— Спасибо.

Скарлетт издает нервный смешок.

— Боже мой, Лула. Ты мамочка.

Таллула вздыхает и кивает.

— Почему ты мне, мать твою, ничего не сказала?