Ночь полководца

- Поднимите ее... Поставьте всех своих людей... - сказал Лукин высоким, пронзительным голосом, "Спокойнее, спокойнее!.." - пронеслось в его голове. Но когда из-за поворота выскочил на Лукина боец без винтовки, комиссар крикнул еще тоньше: - Куда?!

Солдат пробежал мимо, как будто не слыша, раскидывая сапогами воду.

- Тонем! - провыл он, поровнявшись с пулеметчиками, и те прекратили стрельбу.

Показалось еще несколько бегущих бойцов. Впереди, подпрыгивая, мчался длинноногий человек; полы его расстегнутой шинели шлепали по воде.

- Назад! - закричал комиссар, но солдаты не остановились.

"Они увлекут за собой всех!" - испугался он.

- Назад! - повторил он, голос его сорвался и перешел в хрип.

Солдат, приближавшийся скачками, был неестественно бледен: каска криво сидела на голове. Из-за поворота появилась новая группа людей, кто-то вскарабкался на бруствер задней стенки, сорвался и плюхнулся в воду... Крики и ругань слились уже в нестройный рев, покрывший все другие звуки. И хотя стрельба на левом фланге ослабела, голос Лукина был не слышен теперь ему самому. Острое сознание своей полной беспомощности охватило комиссара - не гнев на бойцов, которые не повиновались, но ощущение своей вины перед ними. Он отскочил на шаг, стремясь выиграть еще несколько секунд... Вдруг он вспомнил, что был вооружен. Он рванул пистолет и поднял руку с таким чувством, словно бросал веревку тонущему человеку. Не целясь, в упор он выстрелил в длинноногого солдата. Ослепленные вспышкой люди попятились. Сразу стало очень тихо. И так как все продолжали стоять, Лукину показалось, что он таи в кого не попал. Но в следующую секунду высокий солдат схватился за плечо, ступил в сторону и прислонился к стенке.

- Назад!.. - глухо сказал Лукин.

Он обернулся, чтобы передать приказ пулеметчикам, и увидел Уланова. Тот стоял вплотную к нему, держа на весу винтовку, готовый сражаться и умереть. Но лицо юноши, зеленоватое в свете ракет, морщилось, нижняя выпяченная губа вздрагивала.

- По противнику огонь! - крикнул старший политрук пулеметчикам.

Когда "гочкис" снова заработал, он быстро пошел на правый фланг. Бойцы молча расступались перед Лукиным, поворачивали, бежали обратно.

12

Член военного совета фронта дивизионный комиссар Волошин и генерал-майор профессор Юрьев прибыли в медсанбат на рассвете. Они добирались всю ночь, сначала на машине, потом на лошадях, и немолодой уже профессор чувствовал себя утомленным. Худенький, хрупкий, он стоял перед потемневшим овальным зеркальцем в избе командира медсанбата и обтирал одеколоном лицо. Дивизионный комиссар - очень высокий, плотный, наголо обритый - ходил из угла в угол, слушая доклад Луконина.

- Так больше и не пустил вас к себе командующий? - сердито переспросил Волошин.

- Никак нет... Говорит, у него нет времени... - Луконин, не отрывавший глаз от шагавшего по комнате комиссара, послушно поворачивал голову.

- Нет времени?.. Ну, а вы что же?

- Мы неоднократно пытались... Командующий приказал судить меня.

- Да ведь он серьезно ранен, вы говорите! - закричал Волошин так громко, что Юрьев оглянулся.

- Есть основания опасаться... - поспешно поправился врач. - Общее самочувствие генерала, насколько мне известно, удовлетворительное... добавил он, адресуясь к главному хирургу фронта.

- Он действительно перенес сюда свой КП? - недоверчиво спросил комиссар.

- Да, в известной степени...

- Павел Иванович! - обратился Волошин к профессору. - Вы видели что-нибудь подобное?

Было заметно, однако, что член военного совета повеселел. Озабоченный бедственным положением армии, позиции которой находились под водой, он несколько успокоился, услышав, что Рябинин, вопреки ожиданиям, остался в строю. Следовало поэтому думать, что отвод войск из затопленного района совершился в порядке и без значительных потерь, возможных в таких случаях.

- КП в медсанбате! Вы представляете это?! - удивился обрадованный Волошин.

- Пока - не очень, - отозвался Юрьев, пристально рассматривая себя в зеркальце.

Бумажные розы, ниспадавшие из-за рамы на стекло, осеняли отражение бледного, узкого лица, с покрасневшими глазами в лучиках мелких морщин.

- Нет, это здорово! - сказал Волошин.

Профессор уложил в кожаный футляр щетку, которой только что оглаживал редкие, расчесанные на пробор, серые от проседи волосы, и по вернулся к Луконину.

- Я готов... Благодарю вас, доктор! - Юрьев вежливо улыбнулся бескровными губами.

Через несколько минут он и Волошин шли по двору школы. Занималось утро, и черепичная крыша домика в глубине была ярко освещена первыми розовыми лучами. На ступеньках крытого крылечка флигеля сидели автоматчики и связные; оседланные лошади были привязаны к низкой ограде палисадника.

- Луговой, заводи машину! - кричал кто-то нетерпеливым, гневным голосом.

- Да тут целый штаб, - заметил Волошин с видимым удовольствием. Знаете? - он повернулся к профессору. - Рябинин приказал своей охране не пускать к себе докторов. Опасный у вас пациент предвидится...

- Когда человек становится пациентом, он никому уже особенно не опасен, - ответил Юрьев, зябко поводя плечами.