Ночь с Достоевским

Сегодня была у гр[афини]. Она только что возвратилась из путешествия, провожала М-ме О[гарёву]. Она мне рассказывала вещи ужасные: М-ме О[гарёва] – это женщина, о которой люди всех партий и мнений отзываются так дурно, бежит от мужа и овладела Г[ерценом]. При ней Г[ерцен] к ней пришёл пьяный и, как только он вошёл, она ему предлагает вина под предлогом, что некуда вылить. Она, говорят, и мужа своего прежде так завлекала, спаивала. Расставаясь с S[allias], М-те О[гарёва] дала ей записку. «Для О[гарёва]?» —спросила эта. – О нет, для Г[ерцена]. Скажите ему, чтоб он провожал О[гарёва]*) и ехал скорее ко мне. Он человек сильный, но я за себя не ручаюсь. Говоря о своих детях, она сравнивала отношения свои к ним с отношением св. девы к сыну.

В субботу, когда я сказала лейб-медику, что еду в П. – в нём я заметила некоторое волнение. Когда он уходил, я сказала довольно просто:

– Можете вы мне сделать одолжение, узнать один адрес.

– Чей?

– К.

Голос мой изменился, когда я произносила это имя…

Он обещал. Я просила не торопиться. Сегодня он принёс этот адрес. Я очень удивилась, увидав его не в определённое время.

– Дайте бумаги, – сказал он, поздоровавшись.

*) «Чтобы Герцен провожал Огарёва» – как видно из переписки Герцена с Огарёвым и детьми, Огарёв приехал из Лондона в Париж числа 8—9 декабря к похоронам сына.

Я дала и стала выражать удивление, что его вижу. Он избегал произнести имя К. и то, зачем пришёл.

Я ушла за углём и, вытаскивая его из шкафа, спросила:

– Вы мне принесли тот адрес, что я просила?

Потом я просила его посидеть. Он оставался недолго. И был очень грустен.

Я чувствую, что я мельчаю, погружаюсь в какую-то «тину нечистую» и не чувствую энтузиазма, который из неё вырывал, спасительного негодования.

Я много думала, и мне стало легче. Во мне много предрассудков. Если б я не любила прежде, еслиб л[ейб] м[едик] не был моим доктором, наши отношения были бы не те. Куда девалась моя смелость? Когда я вспоминаю, что была я два года назад, я начинаю ненавидеть Д[остоевскаго], он первый убил во мне веру. Но я хочу стряхнуть эту печаль.

20 декабря.

Л[ейб] медик сказал о графине (после, как я ему сказала, что она его не любит, что он признал: ему было неприятно), что она неспособна никого любить. Как это верно!

Моntagnard сказал, что предпочитает характер поэзии Андре Шенье*) характеру Альфеда де Мюссе;**) о последнем говорит, что он видит зло, ничего не находит высокого, и это потому, что лично он несчастлив, что он слишком везде занят самим собой, что он эгоист.

21 декабря.

Был лейб-медик. Он говорил по поводу любви, что в жизни личностей, как и в жизни государств, есть акции и реакции; в одну эпоху человек любит, в другую говорит себе: довольно, пускай меня любят, когда хотят, а нет, не надо.

31 декабря.

Сегодня получила от сестры письмо и отвечаю ей следующим…***)

14 января.

Число людей, у которых легкая победа над женщиной теряет достоинство этой женщины, может быть гораздо более велико, чем я предполагала.

15 января.

Наконец, я увидела действие пропаганды. Хозяйка высказала мне претензию за то, что я ей не сказала, что даю Леони. «Вы должны были держать сторону хозяев, а не слуг», – сказала она мне. «М-ме, я не могу держать ни сторону хозяев, ни сторону слуг, – сказала я. – Я держусь только правды, впрочем, если хотите, я заплачу деньги, которые вы через меня потеряли», и я ушла. Она спрашивала прислугу, что я говорила после, та сказала: ничего. Спустя несколько часов М-ме Ruit приходила ко мне извиняться. Впрочем, не обошлось без Донкишотства. Леони, чтоб взять с хозяйки деньги, сказала, что я ничего ей не давала, что у меня куча дела и беспорядок, и что я самая беспокойная и изнеженная.

*) Андре Шенье (род. в 1762 г., умер на эшафоте в 1774 г.), знаменитый французский поэт на рубеже двух эпох: классицизма и романтизма, по фактуре своего стиха, по господствующим у него образам и по миросозерцанию гораздо более близкий первой эпохе.

**) Альфред де-Мюссе, знаменитый французский поэт (1810—1857).

***) «Ответила следующим письмом» – письмо здесь не приведено.

Был сегодня У[тин], с которым мы имели великий диспут о любви, по поводу А. К. Разговор начался с того, что он увидал её портрет у меня. Я спорила, страшно горячо стояла за В., доказывая, что могли быть уважительные обстоятельства, по которым он с ней разошёлся. Я говорила, что несправедливо требовать, чтоб молодой человек отвечал за себя и за других. Он отрицал, говоря, что он должен был жениться и, пожалуй, разойтись на другой день, если разлюбил, или обеспечить. Это мне нравится! В первом случае, значит, молодой человек из-за этого должен навеки отказаться от счастья и любви, ибо во второй раз жениться нельзя. А обеспечить? – следовательно, бедный человек не должен любить.

Я уезжаю из Парижа в какой-нибудь маленький город Франции. Надоела мне общественная ложь, хочу быть совсем одна, – будет правда; а то и одна, а порой кажется, что не одна, чего-то невольно жду и надеюсь, и беспокоюсь.