Ночь, сон, смерть и звезды

Несколько раз в году, как бы в соответствии с неким загадочным алгоритмом, помощники шерифа вваливались в фермерский дом на Медвежьей горе с ордером на обыск и принимались искать «вещества, не подлежащие свободному обращению». Они неизменно ссылались на сведения конфиденциального источника, но ни разу так и не нашли ничего предосудительного, если не считать нескольких сигареток с марихуаной в расчете на тридцать или сорок обитателей. Крепкую разновидность метамфетамина, по слухам, производили на одной из заброшенных ферм в Чатокве, вроде той, что на Медвежьей горе, однако ни разу ни на самой ферме, ни в убогой хижине на задворках ничего такого не обнаружили.

Вирджил боялся, что если помощники шерифа ворвутся в фермерский дом прямо сейчас, то они выберут молодого нигерийца, художника и преподавателя, в качестве объекта для издевательств. От видео, где (белые) копы избивают, тычут электрошокером и смертельно душат (черных) мужчин, у него сердце разрывалось от ужаса и ярости.

Он знал, что Амос Кезиахайя родился в Лагосе, Нигерия. Его отец, политик, «плохо кончил». Остатки семьи бежали из столицы Абуйя, когда Кезиахайе было два года. Они, новообращенные христиане, получили в Соединенных Штатах политическое убежище. Кезиахайя успел пожить в разных городах северного Нью-Джерси, учился в нескольких колледжах и ни одного не окончил. Он стал рисовать граффити уже в Патерсоне и даже попал в числе прочих в документальный фильм Пи-би-эс о таких художниках. В двадцать восемь лет он выглядел моложе своего возраста, а в минуты отдыха старше. Хотя он по понятным причинам не мог ничего помнить о Нигерии, глядя на него, Вирджил испытывал сладкое чувство погружения в чужое прошлое.

Судя по разговорам, никакой родни у Амоса Кезиахайи ни в Хэммонде, ни в окрестностях не было. Он посещал местную церковь, но не производил впечатления религиозного человека. Он получил грант штата Нью-Йорк и преподавал графику и литографию в государственном Университете Хэммонда как учитель-почасовик без особой надежды на постоянную работу, как и другие молодые преподаватели из окружения Вирджила.

В этом смысле Вирджил Маккларен мало чем от них отличался, получая работу от случая к случаю.

У Кезиахайи очень смуглая кожа, несколько грубоватая, рябая и в шрамах – то ли от прыщей, то ли от чего-то посерьезнее. Крупной лепки приятное лицо, глаза навыкате с густыми ресницами, смех от души, взрывной. На удивление мальчишечий тенорок для такого здоровяка. Застенчивый или, может, кажется таковым. Когда нервничает, повышает голос почти до крика. Чаще наблюдает и молчит, поджав губы. Двести тридцать фунтов[19] как минимум, ростом выше любого обитателя фермерского дома, а если говорить о Вирджиле, то на несколько дюймов.

Его это даже заводило: чтобы говорить с таким верзилой, надо задирать голову.

А вот скользнуть взором по мускулистому торсу вниз, до бедер и паха, и представить себе мощные гладкие и смуглые с отливом гениталии значило бы подвергнуть себя риску испытать слабость, головокружение, как при слишком быстром выдохе.

– Нет. Лучше не надо.

Вирджил подшучивал над собой.

Пока это было так, ни о чем. Он еще не отдавал себе отчета в плотском желании, и ни одна живая душа ни о чем не догадывалась.

Кезиахайя единственный часто появлялся в белой рубашке и чистых отглаженных брюках защитного цвета, а иногда даже надевал галстук! А еще у него был голубой блейзер.

Вообразите, галстук! Вирджил последний раз надевал галстук с белой рубашкой на школьный выпускной вечер, где без этого было нельзя. И ему тогда пришлось одолжить галстук у отца.

Густые темно-матовые волосы Кезиахайи коротко пострижены и подбриты сзади и с боков. Широкая мальчишеская улыбка, открывающая желтоватые зубы. На левом запястье электронные часы с растяжным браслетом, а на правом браслет, похоже, из плетеной соломки.

На ногах сандалии, или кроссовки, или туристские ботинки. Стопа поражает своими размерами, как, впрочем, и шея, руки, запястья.

Часто ходит в надетой задом наперед бейсболке защитного цвета и с непонятным словечком – название спортивной команды? рок-группы?

Вирджил иногда вспоминал, как кто-то говорил: «Амос, дай пять!», и перед глазами возникала протянутая мускулистая черная ручища, которую пожимали с благодарностью.

Во время их знакомства в непринужденной атмосфере Вирджил испытал сладкое, ухающее куда-то вниз чувство, когда хочется одновременно смеяться и плакать, заключить человека в объятья и бежать без оглядки.

В те дни он как раз горевал из-за смерти отца.

Держался от всех на расстоянии. Точно так же некоторые, в том числе его (бывшая) подруга Сабина, старались держаться от него подальше.

(Душа Вирджила протестовала, он вовсе не хотел никого обидеть. Включая Сабину. Просто так вышло. Он как бы ослеп, сделался неуклюжим, глупым, потерянным. Простите меня!)