Ночь, сон, смерть и звезды

Во время общинных трапез за длинным столом Вирджил старался не проявлять, подобно другим, интереса к нигерийцу, а после еды не задерживаться в его компании. Спешил откланяться и уединиться в своей хижине на задворках фермерского дома.

Меньше всего Вирджил желал поставить кого-то в неловкое положение внезапным проявлением чувств, и тем более новичка Амоса Кезиахайю, которого он толком-то и не знал.

А еще боялся выставить себя дураком. Подростком, над которым в школе посмеивались и издевались («А ты точно не девчонка?»). Хотелось верить, что усилием воли ему удалось через это пройти.

Всякое желание эфемерно: вверх, потом вниз, постепенно сходит на нет.

Из всех желаний самое вероломное – плотское, ибо оно, подобно змее, впивается в само себя ядовитыми зубами.

Слова предостережения, истинной мудрости. Он считал, что мудрость защищает его от ошибок подобно тому, как жилет из свинца защищает от радиации.

Правда заключалась в том, что его влечение к нигерийцу не назовешь нейтральным. Оно не платоническое, но и не физическое, не плотское (говорил он себе). У меня никогда не было любовника-мужчины, и я ни о чем таком не помышляю (градус повышался).

Это чисто эмоциональное. Такие вспышки эмоций, которые даже не стоит пытаться объяснить в минуты покоя.

Вирджил западет на первого же фрика, помяни мое слово!

Говорил Уайти презрительно.

Точнее, мог бы сказать Уайти о младшем сыне, ставшем для него сплошным разочарованием.

Но Амос Кезиахайя не был фриком. Если бы отец его увидел, то пришел бы в восторг.

Но к черту отца. Теперь есть Вирджил, и больше никого.

– Не позволяй этим голодранцам себя использовать, Вирджил. Ты же у нас такой наивный.

«Голодранцами» его сестра Беверли называла людей не похожих на себя, с социальным статусом ниже, чем у нее.

А людей глупых и недалеких она называла «наивными».

Вирджил протестовал: его друзья – не голодранцы, а индивиды, каждый со своим лицом. И всех объединила большая переменчивая коммуна на Медвежьей горе: кто-то уезжает, кто-то приезжает. Одни, как Вирджил, художники, другие обрабатывают землю, есть учителя и репетиторы. Работают, как правило, временно, сезонно, что не обеспечивает их медицинской страховкой и покрытием расходов на содержание в больнице. Самому младшему, недоучившемуся в колледже, девятнадцать; возраст самой старшей, физиотерапевта, давно остановился на границе «скоро сорок». Кто с кем связан, близко или не очень, какие пары поженились, а какие развелись – Вирджила это не интересовало, ему был интересен только Амос Кезиахайя, который жил один и, похоже, ни с кем не имел близких отношений.

Первоначально Кезиахайя поселился у супружеской пары, преподававшей в колледже. Но потом пара уехала, а он остался.

Подумать только, Вирджил уже старожил на Медвежьей горе. В тридцать один год!

Когда он обосновался в заброшенной хижине позади фермерского дома и приобрел еще более заброшенный бывший амбар для кукурузы под будущую художественную студию, Вирджил думал, что пробудет здесь несколько месяцев, а потом его ждет новая жизнь.

Но этого не случилось. Он так и не понял почему.

(Зато его старшие сестры поняли: он слишком привязан к матери, а она к нему.)

(Для сестер «слишком привязан к матери» означало, что он к ней привязан больше, чем они.)

(Вирджил так и не опроверг утверждения сестер, что он «присосался» – или, правильнее сказать, «приворовался» – к заначке Джессалин, о чем Уайти годами даже не подозревал. Вирджил даже не попытался поставить под сомнение слова старшего брата Тома, что он так и не повзрослел, так и не стал мужчиной, о чем мечтал их отец и чего с успехом добился Том.)

Как возмутились бы его старший брат и сестры, узнав, что Вирджил потратил часть отцовского наследства на джип-пикап, который предоставляет любому желающему на ферме, всем этим голодранцам.

Вирджил считал: пока ключи у него, машина принадлежит ему.

Излишне говорить, что те, кто пользовался его пикапом, по возвращении не заполняли бак горючим. Очень часто стрелка счетчика топлива стояла практически на нуле, что приводило его даже в некоторое восхищение – это ж надо так уметь.

Дожив до тридцати одного года, он понимал: всегда найдутся те, кто злоупотребит его великодушием. Как правило, он знал, кем они были раньше, и позволял им себя использовать, рассуждая так: он сам нередко использовал других, включая друзей, любовниц и родителей, так почему бы кому-то не использовать его?

Вирджил переплачивал за продукты, притом что мог строго держаться своей доли, и часто закупал товары для всех. Он вносил деньги на ремонт фермерского дома. За аренду они не платили, так как арендодатель (подданный другой страны) освободил их от этой обязанности.