Ночь, сон, смерть и звезды

За все время Хьюго Мартинес ни словом не обмолвился о своем прошлом. О личной жизни. Он женат? Или был женат? (Наверняка. Одного взгляда на него достаточно, чтобы понять: у этого мужчины были «отношения» с женщинами… с девушками… лет с двенадцати. Характерный тип.) Он избегал говорить о себе. Она потом вспомнила, как он похвастался: «я скрытный»… словно предупреждал, что не намерен перед ней «открывать душу», «быть честным»… мол, я не такой.

Он почти в одиночку уговорил бутылку португальского вина, съел почти весь итальянский сыр и оставил зарубки в хумусе, куда макал крекеры. На столе и на полу он оставлял крошки, и Мэкки жадно слизывал их розовым языком, вызывая у Джессалин улыбку.

Пора уже гостю и честь знать. Он почувствовал ее смену настроения.

Или понял, что вдова быстро устает. Эта шхуна легко теряется в море. Паруса намокают и обвисают.

Хьюго аккуратно сложил выпачканный кровью носовой платок и убрал в карман. Старательно пригладил усы. Закатал рукава рубашки. Джессалин увидела темные волосы на запястьях и такую же густую поросль повыше и вдруг испытала острое неописуемое волнение.

Она спрашивала себя: почему у него волосы на руках, на груди, над верхней губой и на голове разных оттенков? Уайти удивлял ее таким же разнообразием, закрадывалась мысль, что разные части тела отличаются по возрасту и самыми седыми, то есть старшими, были волосы на голове.

– Джезлин, дорогая, что смешного?

Что смешного? Разве она смеялась?

Веки стали такими тяжелыми, что она с трудом держала голову поднятой. Разговаривать с этим напористым незнакомцем, слушать его, ощущать его близкое присутствие было не меньшим испытанием, чем толкать тяжелый мусорный контейнер на никуда не годных колесиках к обочине.

Хьюго Мартинес поднялся из-за стола. Он такой же высокий, как Том. Джессалин, прищурившись, глядела него вопреки желанию.

Этот мужчина занимает слишком большое пространство, вот в чем проблема. Он вторгся на ее территорию.

С тех пор как Уайти ее покинул, она привыкла к тому, что этот дом – ее личное пространство, никто в него не вторгается, никто на нее так не смотрит.

Она вспомнила, как давным-давно Уайти, тогда еще просто Джонни, на нее смотрел, всю обшаривая глазами, сгорая от желания, видя в ней девушку, какую Джессалин не могла себе представить и тем более разглядеть в зеркале…

Вот так сейчас на нее смотрел Хьюго Мартинес. Но он не выглядел беспомощным, что неудивительно. Он же намного старше того Джонни Маккларена. И Джессалин намного старше той девушки.

Гость, судя по всему, получил удовольствие. То ли от нее, то ли благодаря ей. Из-под висячих усов выглянули в оскале крупные желтоватые зубы.

– Спокойной ночи, Джезлин! Дорогая.

Джезлин. Дорогая.

Он взял свою щеголеватую широкополую шляпу и водрузил на голову. Он как будто поглядел на себя в зеркало, и то, что он увидел, ему понравилось.

В прихожей Хьюго остановился, подхватил ее теплую руку, такого живого зверька, и приложился губами к ее ладони.

Уже ему в спину она сказала охрипшим голосом, что не надо приезжать завтра…

Услышал ли он ее? Во всяком случае, Хьюго Мартинес повернулся и с улыбкой помахал ей рукой, после чего зашагал к своему «мерседесу-бенц» пурпурного цвета.

Стоя на пороге, она проводила машину глазами. Потом закрыла и заперла дверь.

Одна! Наконец-то.

Она была близка к обмороку от облегчения. Этот мужчина наконец ушел. И она его больше никогда не увидит.

– Мэкки! Иди ко мне. Ну где же ты?

Чертов кот прятался в надежде, что смешливый мужчина, кормивший его кусочками сыра и гладивший ему темечко костяшками пальцев, вот-вот вернется. И только в полночь, когда Джессалин уже махнула на него рукой, Мэкки пришел в спальню с жалобным «мяу». Словно это он ею недоволен.

Она так устала, что рухнула на кровать одетая, только скинув туфли.

И сон ее накрыл, как маслянистая вода. Ей приходилось вовсю молотить руками, чтобы удержаться на поверхности.

Почему Уайти не дал ей тогда утонуть? Речка взбухла от дождя и мчалась мимо причала так, словно пыталась разнести его в щепки, а прогнившие доски под ногами, казалось, вот-вот под ней проломятся, и она обдерет ногу, может, повредит главную артерию, но боли практически не почувствует, скорее подступающую немоту, потому что вода очень холодная и она вытягивает все тепло из тела, саму жизнь: тепло, жизнь.

Жизнь бьется, пульсирует, стучит – тепло.

Без тепла нет жизни.

Но она бездействовала. Знала ведь, как следует поступить, но не поступила. И вот получила.

Вдруг очнулась в час ночи! Прикроватная лампа не выключена. Мэкки крепко спит у нее в ногах, его то нарастающее, то затихающее дыхание можно принять за человеческий храп. Целая ночь впереди.

Хорошо хоть отослала этого мужчину… как бишь его… Хьюго.

Он ее напугал. Она ему не доверяет. Кажется, он ее предупредил, что украдет ее душу?

Она подошла близко… слишком близко. Под ногами пропасть. Но она его отослала. И он точно не вернется.

А если все-таки вернется, то она его не пустит на порог.

Что подумает Уайти! О чем он думал раньше?