Ночь, сон, смерть и звезды

Куда они едут? Элегантно обшарпанный «мерседес» свернул на Кайюга-роуд к холмам неподалеку от Медвежьей горы.

(Медвежья гора – самая высокая в гряде Чатоква, 975 метров… не такая высокая, если вдуматься. Для сравнения: гора Марси в Адирондакском хребте – 1629 метров.)

– Куда вы меня везете? – спросила Джессалин.

– Никуда я вас не везу, – заверил ее Хьюго. – Просто еду.

– Просто… едете?

– В сторону Олд-Фарм-роуд. Общее направление – Северный Хэммонд.

Очень общее направление, подумала она. Если ориентироваться на Медвежью гору, они находились в пяти-шести милях от ее дома, в холмистой местности, где тени от проплывающих облаков пролетали перед ними подобно гигантским птицам.

Как здесь красиво! В детстве у нее были фантазии: потеряться в таком вот безлюдном месте, остаться совершенно одной… и при этом невероятно, немыслимо счастливой.

Но очень скоро ты бы жутко перепугалась. В одиночку ты бы не выжила.

От страха запрыгнула бы в первую же проезжающую мимо машину.

Дорога давно не ремонтированная, ухабистая. Вскоре показались фермы или, точнее, то, что от них осталось. Старые заброшенные дома, гордые в своем запустении, полуразвалившиеся амбары со следами краски, силосные башни, покосившиеся заборы, заросшие бурьяном пастбища. Иногда, как во сне, поля с пасущимися коровами и овцами.

– Эта дорога стала более пустынной, чем сто лет назад. Даже странно, – сказал Хьюго.

– Да, странно, – согласилась она. – И печально.

– А все рецессия. – Он вздохнул. – Север штата Нью-Йорк, такая красотища!

Он здесь живет, подумала Джессалин. Он везет меня к себе.

– Вы живете на Кайюга-роуд? – спросила она.

– Вроде как живу, – сказал он со смешком, точно она его поймала на жульничестве. – Я живу не один, – уточнил он, – а с семьей. – И добавил: – Но вряд ли вы это назвали бы обычной семьей.

Под «обычной семьей» Джессалин подразумевала жену и детей. Но Хьюго Мартинес староват для того, чтобы дети жили с ним в одном доме.

Ей хотелось спросить его про семью. Про его жизнь. Женат ли он. При всей своей разговорчивости Хьюго помалкивал о личной жизни.

Вероятно, он ждет, что она его попросит показать ей свой дом. Свою «семью». И ведь ей хотелось его об этом попросить, но она не могла. Слова застревали в горле.

А Хьюго Мартинес явно наслаждался. Он из тех мужчин, которые любят сидеть за рулем и хорохориться перед женщиной… в идеале сидящей рядом и пристегнутой.

А что его пассажирка молчалива и не в своей тарелке, на это он не обращал внимания. Хотя (возможно) и заметил, как она нервно поглядывает в ветровое стекло в надежде сориентироваться в незнакомом месте.

– Вы в безопасности, – сказал ей Хьюго, забавляясь. – ¡Por favor, saber que![29]

Что это значит? Ей оставалось только гадать.

Джессалин улыбнулась. Холодноватая улыбка. Руки на коленях не сжатые. Чуть вспотевшие ладони лежат на плиссированном желтом платье.

Она заверила его, что ничуть не опасается. Просто волнуется… за Мэкки… и куда они направляются.

– Но мы никуда не направляемся, – запротестовал Хьюго. – Уж не думаете ли вы, что я вас «похитил»? «Умыкнул»? – Он от души рассмеялся.

Но чувствовалось, что он задет. Словно сдулся. Как пират, чьи намерения превратно поняли. Как джентльмен, чью обходительность не оценили.

Джессалин поблагодарила его за помощь.

– Вы так добры, что отвезли Мэкки к ветеринару.

Это его успокоило? Он никак не отреагировал, весь сконцентрированный на ухабистой дороге. Ей показалось, что он жует ус.

Ужасная привычка! Она не могла себе представить интимные отношения с усатым мужчиной.

– Расскажите мне какую-нибудь одну вещь о себе, дорогая, – заговорил Хьюго, похоже желая восстановить контроль.

Джессалин задумалась. О чем же ему рассказать? Парадокс заключается в том, что не существует какой-то одной вещи, жизнь состоит из множества вещей, сплетенных как паутина. Нельзя вычленить одну, без того чтобы исказить остальные…

В конце концов она сказала:

– Если говорить об одной вещи, в которую я верю, то это любовь.

– Вот как! – Хьюго Мартинес в задумчивости покачал головой.

– Да…

Она почувствовала себя задетой, раздосадованной.

– Вы надо мной смеетесь?

– Ну что вы! Конечно нет…

Ясное дело, смеется. Но при этом она ему нравится, она же видит.

(А что он видит в ней? Богатую вдову, которая одевается элегантно, даже отправляясь в местную библиотеку или ветеринарную клинику? Седовласую женщину, считающую себя девочкой-заикой, ханжой и пуританкой, которая себя осуждает и во всем сомневается, но при этом не лишена тщеславия? Женщину в душе трусливую, но изображающую из себя смелую и даже бесстрашную, произносящую банальности, что выдает с потрохами ее ограниченность?)

Хьюго уточнил:

– Я имел в виду одну вещь, которую можно было бы назвать фактом вашей биографии. Что-то о себе.

– Я… я… я…

Но что скрывается за этим «я», она не смогла выговорить.