Ночь, сон, смерть и звезды

– Осиное гнездо – это прекрасная конструкция, сравнимая с архитектурой. А так как осы состоят в родстве, его можно назвать семейным домом.

Этим обезоруживающим заявлением, которое одних убеждало, а других возмущало, Вирджил пытался защитить хотя бы одно осиное гнездо от тех, кто жаждал уничтожить все гнезда в окрестностях.

– Токсичные спреи здесь запрещены, поэтому обрызгивать гнездо нельзя, – резонно добавлял он. – Заливать туда бензин и поджигать тоже не советую. Сожжете дом и не получите никакой страховки. А подбираться к осиному гнезду с мотыгой довольно рискованно.

Среди слушателей был рослый нигериец с мальчишечьим лицом. На него в первую очередь Вирджил и надеялся произвести впечатление, ради него он и делал подобные заявления, негромкие, но с внутренней силой.

– Лично я – пас. Хорошего вечера!

Вирджил ушел с надеждой, что толпа скорее рассосется, чем сплотится против него.

Так вот, в толпе стоял Амос Кезиахайя. Рост под сто девяносто, обветренные щеки и глазные белки притягивали Вирджила как магниты. Он изо всех сил старался не глазеть на нигерийца так, словно, кроме него, здесь больше никого не было.

Хотя Кезиахайя не сказал ни слова, но на слова Вирджила отреагировал кивком и одобрительной улыбкой. Такой летучей улыбкой.

Да. Все правильно. Я на твоей стороне. О’кей!

Кезиахайя часто оказывался на его стороне. По крайней мере, так ему хотелось думать.

Амос – единственный темнокожий в большом фермерском доме на Медвежьей горе. Похоже, единственный резидент-иностранец и уж точно единственный африканец. О нем ходили разноречивые слухи, в которых было трудно разобраться.

Многих к нему тянуло, но он не всегда отвечал тем же.

Отсюда обиды, ревность, озабоченность. Недовольство.

Женщин к нему явно влекло. Но и мужчин тоже. Еще бы.

Все это Вирджил понимал и поеживался. Он старался подружиться с Амосом как бы невзначай, между прочим.

Они общались во время художественной ярмарки в Чатокве. Вирджил помогал ему готовить экспозицию, а позже собирать нераспроданное, грузить в багажник собственного грузовика и отвозить все это в его студию на ферме. Поскольку Кезиахайе удалось продать гораздо больше артефактов, чем тому же Вирджилу, он пребывал в благодушном настроении.

Но с тех пор они почти не пересекались. Нельзя сказать, что Кезиахайя избегал Вирджила. Но и не предпринимал шагов, чтобы провести с ним какое-то время.

Для последнего это было мучительно. А выглядело смешно.

Ему ведь уже тридцать два.

В школе у него выработался иммунитет на бурные эмоции одноклассников. На их отчаянные/глупые увлечения друг другом. Он царил над ними. А сейчас…

Он ждет стука в дверь своей хижины. После того как он помахал Амосу рукой на прощанье, почему бы этому черно-лиловому высоченному нигерийцу не постучаться в незапертую дверь?

Вирджил вскинет голову и с озабоченным видом спросит: Да?

Он никогда не влюблялся в мужчин, это точно.

Как, собственно, и в женщин, если честно.

Кто-то его привлекал чисто эмоционально.

В юности, путешествуя, он знакомился с девушками и молодыми женщинами, и с ними завязывались какие-то отношения. У него даже возникало приятное чувство вины, что они ждали от него большего, чем он способен был им дать. Он был непостоянен, как перекати-поле[31]. Обычно он исчезал, не попрощавшись, не обернувшись.

В те годы даже собственные родители не казались Вирджилу вполне реальными. Он мог днями не вспоминать о них, как будто они не существовали.

А твои родичи, они какие? – однажды спросила его девушка в далеком то ли Вайоминге, то ли Орегоне, то ли Айдахо. Вирджил посмеялся и ответил, что понятия не имеет, даже не понял вопроса. Мои родичи… ты о чем?

Ну, ты похож на парня… с деньгами.

Вирджил был поражен и даже оскорблен. Его одежда, образ жизни, очевидная экономность… откуда у нее вдруг мысль, что он из богатой семьи?

Он никогда, ни разу не обратился к родителям за финансовой помощью. Сам выживал, хватаясь за почасовую работу.

Ты не выглядишь озабоченным. Даже если сейчас в карманах пусто, похоже, тебе есть где ими разжиться.

Это не так! – хотелось ему выкрикнуть.

Став старше, он уже думал по-другому. Отчасти.

На него сильно повлияла неожиданная смерть Уайти. Отец часто являлся ему во сне как такая размытая грозная фигура, вроде «Кричащих пап» Фрэнсиса Бэкона[32].

Он сильно любил мать. Даже не хотелось думать, насколько сильно, особенно после смерти отца.

Его чувства к Амосу Кезиахайе были непонятными, смутными. Он не считал (в чем уверял себя), что они просты, как обычное сексуальное влечение.