Ночь, сон, смерть и звезды

Отчасти сестры правы, прошло слишком мало времени со смерти отца. Слишком быстро Джессалин оклемалась. Или, как любили говорить, снова стала собой.

Хотя способна ли вдова в принципе снова стать собой?

Так рассуждать нелогично. А ждать этого жестоко. Потерять Уайти в глазах Вирджила было все равно что потерять собственную руку или ногу. Даже для него тяжело, не говоря уже о матери.

Нет, он не станет ее судить. Не его это дело.

(И все же хотелось понять: Джессалин и Хьюго… в интимных отношениях? Они вместе спят? Невозможно поверить!)

Сама мысль вызывала у него отвращение, омерзение. Лучше об этом вообще не думать.

На вечеринке, посвященной Четвертому июля, его мать веселится и развлекается спустя всего восемь месяцев после ухода отца, да еще с ветреным Хьюго Мартинесом. Это похвально или позорно? Должно вызывать восхищение или отчаяние?

Перед ним уже не исхудавшая, обездоленная, нуждающаяся в помощи вдова, а, можно сказать, красавица с аккуратно расчесанными седыми волосами, заплетенными в косу до лопаток, и уже не в подобающем трауре, а в ярком крестьянском наряде… и как ее теперь судить?

Так и подмывало шепнуть: Мама, ты классно выглядишь. Я тебя люблю.

Она спросила, видел ли он сестер в последнее время, и он помотал головой.

– Боюсь, что они мною недовольны, – сказала мать. – И Том тоже.

Вирджил пожал плечами. Что он может про это знать? В такие вещи его не посвящают.

– Я думаю, они не одобряют Хьюго. По телефону с ними стало трудно разговаривать. Мне кажется, еще не время знакомить их с ним. – Джессалин говорила задумчиво, но без обиняков. Хьюго, улыбаясь сам себе и как будто ее не слушая, поглощал ребрышки так, словно нет ничего вкуснее.

Хьюго – статный мужчина с изрядно морщинистым лицом. На несколько лет моложе Джессалин, хотя (на взгляд Вирджила) выглядит старше. Улыбка обнажает неровные зубы цвета спитого чая. Манеры резковатые, агрессивные. Широкополая соломенная шляпа надета под вызывающим углом, подчеркивающим уверенность в себе и даже высокомерие. Несколько гротескные вислые усы закрывают практически весь рот. Волосы, как и Вирджил, отпустил до плеч, но у него они куда более ухоженные. (А Вирджил ими не занимался, только изредка мыл голову. В результате они выгорали и превращались в солому. Но делать что-то еще он посчитал бы показухой.) Малиновая рубашка (очень похоже) дополняет материнскую белую блузку; не исключено, что Хьюго Мартинес и то и другое купил на мексиканском рынке. Его здоровенные узловатые пальцы украшают кольца, включая крупное кольцо из матового серебра в форме звезды. На запястье серебряный браслет. Ремень с серебряной пряжкой. Рубаха нараспашку, чтобы продемонстрировать серебристо-седые заросли на груди. На шортах цвета хаки с многочисленными карманами на молнии Вирджил (не без удовольствия) заметил свежее пятно от соуса для ребрышек.

Джессалин перехватила его взгляд, но ничего не сказала. Точно так же она бы промолчала, если бы в публичном месте заметила пятно на одежде Уайти.

Стемнело. В Питтстауне, в миле от них, над рекой взлетали фейерверки.

Хьюго настроил камеру, чтобы поснимать ночное небо. Снопы разноцветных ракет напоминали пестрые кусты роз на фоне ущербного месяца и филиграни облаков. И все это в рамке из темной листвы над головой.

Броская красота для невзыскательного зрителя, подумал Вирджил. Толпа, не привыкшая задумываться, будет громко ахать.

Уайти любил фейерверки, но при этом подчеркивал: смысл этого действа сразу становится понятным, а дальше – простое повторение.

Хьюго отправился с камерой к реке. Снимать фейерверки. Какое облегчение – побыть какое-то время без него.

– И давно ты с ним знакома, мама?

– Даже не знаю… все так неожиданно.

Джессалин говорила уклончиво. Она явно была смущена тем, что Хьюго оставил ее с сыном один на один.

Может, она не отдает себе отчета в случившемся. Или не находит подходящих слов. И не думает извиняться.

Вирджил вспомнил, как Хьюго Мартинес, один из местных активистов, в конце восьмидесятых участвовал в профсоюзном объединении гражданских служащих Хэммонда, когда Уайти еще был мэром. Гражданские служащие включали в себя преподавателей публичных школ и муниципальных колледжей, мелких чиновников и даже работников кафетериев и охранников городской Ратуши. Хьюго тогда был руководителем художественного отделения местного колледжа, и он возглавил забастовку, которая разозлила городскую власть, и в какой-то момент мэру, Уайти Маккларену, пришлось вмешаться. Вирджил хорошо помнит, как в школе все радовались отмене уроков. Каждый вечер по телевизору показывали «забастовку»: пикеты, полицейские аресты, обвинения с обеих сторон, даже вандализм. Уайти – их отец! – выступал по телевидению с омраченным лицом и твердыми заявлениями. Мы не потерпим анархии. Мы не поддадимся шантажу. Насколько было известно Вирджилу, насилие против бастующих не применялось, по крайней мере, СМИ о таких случаях не сообщали.