Ночь, сон, смерть и звезды

Еще молодой темноволосый Хьюго Мартинес, воинствующий, задиристый, повсеместно называемый хиппи-анархистом, оказался в центре внимания массмедиа, в основном очень критического. Были расовые выпады против него как латиноамериканца, кто-то считал его коммунистом. Но и без гламура не обошлось, ведь он так напоминал Че Гевару. Стоя перед Ратушей, он кричал в мегафон: Городские власти Хэммонда не задобрят нас своими лживыми компромиссами, коррупционными делами и рабскими зарплатами, как и не запугают угрозами применения силы!..

В конце концов Хьюго и его соратники-демонстранты были арестованы. На них надели наручники и в полицейском фургоне отвезли в следственный изолятор. На это, скорее всего, и намекал Том, когда орал в телефоне, что их мать связалась с коммунистом, бывшим заключенным.

Забастовка вскоре закончилась. Власти разрешили городским служащим вступить в профсоюз, но с ограничениями, и предложенные им контракты не отвечали заявленным требованиям. Пришлось пожертвовать несколькими лидерами, чтобы сформировать новую коалицию. Экстремисты вроде Хьюго Мартинеса были выгнаны с работы или сами уволились под нажимом.

Интересно, что об этом известно матери? В том, что Хьюго отлично знает, чьей женой она когда-то была, Вирджил не сомневался.

Хьюго так и остался в Хэммонде. Продолжил работу художника и деятельность активиста, и хотя отчасти она совпадала с интересами Вирджила, вместе они никогда на пикеты или демонстрации не выходили. В каждом сообществе есть такой «бунтарь», которым восхищаются и которого недолюбливают примерно в равных пропорциях.

Как и другие друзья-художники, Вирджил восхищался работами Хьюго Мартинеса. Даже слышал, как тот читает стихи в муниципальном колледже, куда его приняли обратно при новой администрации. Где-то у Вирджила в его беспорядочном книгохранилище лежит подписанный автором сборничек.

В уже сравнительно недавние времена Хьюго включился в борьбу за «прощение» и «освобождение» тех, кто был «несправедливо осужден». Вирджил слышал об этой группе и даже подумывал, не вступить ли в нее.

Зато сейчас при желании он может совершить пожертвование. Благое дело, моральный импульс. Жертвовать – это всегда хорошо.

Уайти бы его одобрил. Отец всегда вскипал от несправедливости. Разве он не пожертвовал своей жизнью, совершив отчаянный (и заведомо бесполезный) жест против несправедливости?

– Ой! Смотрите…

Последний пароксизм фейерверка, снопы, один за другим, невероятной цветовой гаммы. Крики восторга. Вирджила раздражала эта вакханалия, требующая всеобщего восхищения.

К тому времени, когда Хьюго вернулся, совсем стемнело. Джессалин уже нервничала, не понимая, где ее спутник. Хозяева зажгли фонари и уговаривали всех пока не расходиться. Но барбекю подошло к концу, и гости начали покидать площадку. Вирджил втайне надеялся, что сладкая парочка позовет его с собой, не важно куда, но, когда Хьюго сделал такое предложение, и, кажется, вполне искренне, при этом сжав его за предплечье, Вирджил засомневался.

– Пора домой! – Он собирался встать с утра пораньше и поработать.

Вообще-то, он хотел улизнуть, чтобы не видеть, как они покидают вечеринку, держась за руки… и вместе уезжают… вероятно, на его машине.

Не хотелось думать о том, что Хьюго останется на ночь в доме Джессалин – в его доме! И невозможно было предположить, что она останется ночевать у него.

А может, ни то и ни другое. Недостойно рассуждать о таких вещах, да и не его это дело.

Джессалин поцеловала сына на прощание. И с грустью в голосе спросила, не поужинает ли он с ними в ближайшее время. Пока Хьюго еще здесь.

Вирджил пробормотал, что он не против.

– Я тебе завтра позвоню, и мы уточним день.

– Мама, я тебе сам позвоню. Когда я на ферме, мой мобильный не всегда срабатывает.

– Хорошо. Тогда сам мне позвонишь. Ловлю на слове!

Уже уходя, он подтвердил, что позвонит.

Пока Хьюго еще здесь – эти слова, произнесенные с печалью, еще долго звучали у него в ушах.

Они держались друг за друга.

А ты сбежал, трус.

* * *

И в начале августа это случилось. Наконец-то.

Как долго он этого ждал. Грезил, лежа без сна.