Ночь в номере 103

Рюу мысленно поблагодарил Мичи за то, что решила не смотреть. Он вспомнил строки, что прочитал в черновике ее книги: «Истинное терпение проявляется, когда терпишь нестерпимое. Истинная любовь – когда терпишь нестерпимое ради другого. Больная эта любовь или святая? Никто не даст ответа».

Когда Мичи приехала в гостиницу, Рюу убедился, что Госпожа одобрит выбор. Девушка оказалась красивой, несмотря на то что периодически гримасничала и натягивала рукава юкаты до кончиков пальцев. Он распорядился заботиться о духе и теле Мичи и надеялся ничем не выдать себя. «Умереть я тебе не дам – обещал он всякий раз, пересекаясь с ней взглядом. – Я бы тебе рассказал, но чем меньше посвященных, тем больше шансов на успех».

Мичи ни в коем случае не должна была разгадать, что он задумал. Если не получится, если он хоть на миг проявит слабость…

«Пусть лучше считает меня чудовищем».

Рукоять меча обожгла его ладонь. Госпожа не заметила движения самурая, вставшего между ней и Рюу. Она давно не обращала внимания на своего самурая.

Меч вобрал груз отобранных жизней. На острие трепетало дыхание Нобуо.

«Она играючи вручила мне оружие, – рассказывал самурай у ворот, в ночь, когда Рюу хотел утопиться в саке. – Не ведающее разницы между человеком, демоном и ёкаем.

“Вот лучшее доказательство моей любви!”

Она требовала рубить тех, кого забирала, и упивалась их агонией.

“Вознамеришься поднять руку на бога – имей под рукой подходящий меч!” – сказала она однажды в исступлении. Я думал, она подарила мне знак своей любви, но ею двигали ненависть и тщеславие, что всегда оборачиваются против исторгнувшего их. Если Госпожу можно убить, то лишь этим мечом».

Магия, заполнившая номер, напоминала круги на воде. Время замерло. Рюу не мог пошевелиться, самурай застыл с поднятой рукой, Мичи оцепенела возле своего тела. Двигались лишь Госпожа и Кумико. Зыбь проходила по их лицам. Госпожа обняла Кумико, прижалась лбом к ее лбу. Черты смазались, морщины ожили, покрыли обеих коричневыми прожилками. Отступили, изгоняемые белым сиянием. Черные волосы смешались с седыми. Свет окутал женские фигуры, скрыл обмен душ. Круги магии пошли вспять, время запустилось. Девушка упала без чувств. Старуха вытерла губы, повернулась к телу на футоне.

– Ты согласна принять меня? – спросила Госпожа.

Рюу задержал дыхание.

«Согласна», – мысленно подсказал он неподвижной Мичи.

– Я согласна, – произнесла Мичи вслух.

Госпожа набросилась на ее тело голодным зверем. Мичи закричала. Та, что была духом, затрепетала и стала исчезать. Та, что лежала на футоне, выгнулась дугой. Госпожа исторгала свою суть из древней плоти. Спешила найти прибежище в заветной юности. Она слегка отстранилась от тела Мичи. Серебристый ручеек тумана струился от губ Госпожи к губам ее жертвы. Сила, стремившаяся из Госпожи, была огромна. Свет, исходивший от дымки, разгорался. Время вновь застывало.

Откровение самурая прогремело в ушах Рюу: «Прежде чем войти в новое тело, она обязана вернуться в пристанище, в котором обитала до сделки. Зачеркнуть старый договор. И заключить новый. Ты должен успеть, пока она уязвима. Действуй!»

Меч сросся с рукой. Свист стали уподобился плачу.

Рюу пронзил тело старухи.

Самурай не обманул.

Он любил ее. И не мог видеть то, чем она стала.

Кровь не потекла по лезвию.

Тряпье осело на пол.

Происходящее доходило до Мичи постепенно.

Госпожа задала ей вопрос, и слова выскочили сами собой, словно пришли извне. В ней подняла голову Мичи-служанка-рёкана, расслышала голос молодого господина и произнесла «Я согласна», не задумываясь. Она была рада угодить хозяину. Жгучая боль обожгла Мичи, когда Госпожа прижалась к ее телу, присосалась к губам. Точно кинжалом пронзило сердце, разорвало грудь.

Мичи рухнула в пропасть, раскрывшуюся над и под ней, она падала и уменьшалась. Перед глазами мелькали знакомые лица: мама, папа, Нару-тян, бабушка, университетские друзья, официант в писательском кафе, молодой человек, следящий за ней из-за ноутбука. Образы смахивала невидимая рука. Выплывали лица духов, Хакусана-сан с поджатыми губами, Асу-сан с мукой на щеке, Сэдэо-сан со шваброй.

Мичи отрицала боль, как могла, но тело сжималось, острые когти рвали кожу. Улыбающийся Рюу возник перед ней во весь рост, что-то сказал. Спросил? Предложил?

«Да, да! – ответила Мичи, забывшая, кто она на самом деле. Мичи-дух, Мичи-на-футоне, Мичи-служанка соединились и превратились в точку, в ничто в непроглядном мраке. Утонули в агонии, раздирающей ребра.

И боль отступила.