Ночь ведьмы. Книга первая

«Нет, – останавливает последний голос. Он звучит как тысяча голосов, соединенных в одном, звенящих жизнью, полной прозрения, мудрости и боли. – Я проверю, чего она достойна».

Все лица, проступающие сквозь туман, поворачиваются, как одно, сосредотачиваясь на мне. Из моего горла вырывается беззвучный вопль, и когда все лица несутся вперед, стремительно приближаясь, ужас заставляет меня пятиться назад, пока я снова не спотыкаюсь.

Но когда я падаю, то не ударяюсь о землю.

Я ударяюсь о воду и с громким всплеском погружаюсь на глубину реки.

32. Отто

Я держу Лизель на руках. Держу и обещаю, что никто ее не заберет, что Дитер не сможет до нее добраться, что я защищу ее, что бы ни случилось. Я держу ее, а потом…

Ее нет.

Я таращусь на пустые руки. Она была здесь, настоящая, ее вес давил мне на ребра, а теперь… ее нет.

«О боже». Я подвел ее.

– Лизель! – кричу я, оборачиваясь.

Никого.

– Фрици! – Мне не стыдно за страх, сквозящий в моем крике, я и правда напуган.

– Они не придут, – произносит чей-то голос. Я оборачиваюсь и вижу, что на каменистом берегу реки сидит дева. Ее волосы заплетены в тугую косу и спрятаны под косынкой, а длинное платье, похожее на тунику, сшито в старинном стиле – из зеленой шерсти со шнуровкой по бокам, перехвачено на талии кожаным поясом.

Ее глаза, такого же изумрудного цвета, как и платье, смотрят на меня с любопытством.

– Где они? – спрашиваю я, задыхаясь, ощущая, что нахожусь на грани нервного срыва. Молодая женщина красива, но я давно уяснил, что чудовища прячутся за ангельскими лицами.

– О, они здесь, – отвечает дева, улыбаясь. – Но в безопасности. Так что не здесь. Но здесь.

Дева.

Это магия куда более мощная, чем все, что я видел раньше. Но все же думаю, что узнаю ее. Пожилая женщина на мельнице рассказывала Лизель о Белой даме. Фрици говорила, что богинь, которым она поклоняется, зовут Старица, Мать и…

Дева.

Я морщу лоб в недоверии. Пытаюсь вспомнить имя, которое называла мне Фрици. Кто из них кто? Абноба – это старое имя, связанное с Лизель. А дама…

– Хольда?

Она улыбается, наклоняя голову.

– У меня много имен. Это одно из них, – признается она.

Я несколько раз моргаю, не представляя, что делать. Что думать.

Лизель кричала Фрици о тумане, но я не видел никакого тумана. А теперь вижу – он окружает меня, запирая вместе с этой женщиной. Я не помню, чтобы входил в туман, но белые облака образуют барьер вокруг нас. Моя рука тянется к поясу, к мечу. Ее глаза следят за моим движением, и ее улыбка становится холодной. Я подумываю сбежать в туман, но как только мысль приходит мне в голову, белый барьер, кажется, начинает мерцать, словно в тумане спрятаны ножи. Он обволакивает нас плотнее.

– Ты не можешь уйти, – мягко замечает Хольда. – Не можешь, пока я не проверю, достоин ли ты пройти к Источнику. Проверка такого, как ты, капитана хэксэн-егерей, может занять довольно много времени.

Все верно – Фрици упоминала, что тут есть защитный барьер. Дитер не смог войти, потому что богини знают, что он представляет угрозу.

А меня нужно судить.

– Вы отведете меня к Фрици? – спрашиваю у богини.

– Нет, – коротко отвечает она.

– Что вы с ней сделали? А с Лизель? Я поклялся защищать их!

– Ах, – говорит женщина, наклоняясь вперед. – Защищать. Так вот чем вы занимаетесь? Защищаете? – Искра мечется в ее взгляде.

– Я… да…

– Этим ты и занимался все годы? Защищал других? – Она поднимается, подол ее зеленого платья падает в ледяную воду, но, как я замечаю, не намокает. – Вот чем ты занимался, когда горела твоя мачеха? Ты защищал ее?

К горлу подкатывает желчь.

– Я был ребенком, – начинаю я, но горький смех Хольды обрывает меня.

– Ребенком? Когда это перестанет быть оправданием?

– Вас там не было! – кричу я.

Она приподнимает бровь:

– Разве?

У меня кровь стынет в жилах.

– Ты принес мне жертву, Отто Эрнст, лишь прошлой ночью, а теперь притворяешься, что не знаешь меня?

Я окидываю богиню взглядом. Она выглядит как простая дева, как одна из сотен девушек, которых я видел в своей жизни. Ее улыбка не затрагивает глаза.

– Ты меня не знаешь, – говорит она, это утверждение, а не вопрос. – Какой же ты дурак, раз приносишь жертву, понятия не имея, кому ее посвящаешь. Или, – добавляет она, склонив голову набок, – не зная точно, чем жертвуешь.

Она взмахивает руками, и хотя кажется, что ничего не меняется, мое тело замирает. Я пытаюсь вытянуть руки, двинуть ногами, но все бесполезно. Я не могу пошевелиться. Я едва способен дышать. Мое тело словно стянуло железными обручами.

– В старые времена мы требовали жертв куда более серьезных, чем бутылка пива. – Ее губы кривятся от отвращения. Мой дар оскорбил ее, хотя я был искренним. – Мы требовали жертв из крови и плоти.