Ночь ведьмы. Книга первая

Наш родной дом тоже должен был быть безопасным местом. Но отец оказался тираном. Мы были детьми – куда мы могли пойти? Кто бы нам помог? Однажды я обратился к священнику нашей деревенской церкви в Бернкастеле. Я рассказал ему о жестокости отца, и священник только кивнул, похвалив моего отца за то, что тот не жалеет розог для избалованных детей. Хильда попыталась попросить помощи у соседки, но та, хоть и проявила сочувствие, рассказала нам об ужасах бездомной жизни, о тяготах существования без мужа и отца, которые могут защитить семью.

Я до сих пор помню, что сказала та женщина, когда выпроваживала нас из дома.

– Никому больше не говорите о том, о чем рассказали мне, – произнесла она. – По крайней мере, у вас есть крыша над головой. По крайней мере, вы в безопасности.

Безопасность.

Кайден прав.

Безопасность может стать тюрьмой.

– Среди нас есть те, – продолжает Кайден, встречаясь со мной взглядом, – кто надеется, что ваше прибытие означает, что мы больше не будем жить взаперти в Черном Лесу.

Фрици и Лизель настаивали на том, что Черный Лес является тем местом, где нам нужно быть, – мы так мучились, так далеко зашли, чтобы оказаться в месте, которое, возможно, никогда не было тем убежищем, на которое мы надеялись.

– Ходили слухи… – добавляет Кайден, бросая многозначительный взгляд на Хильду. – Совет намекал, что наших защитных чар недостаточно, чтобы удержать колдуна, который пошел против Источника.

Хильда хмурится.

– Совет слишком скрытен.

– Мы не знаем всех их планов. – Кайден пожимает плечами. – Но если среди нас теперь воин, избранный богиней, возможно, это изменит ситуацию…

Он смотрит на меня так, словно все надежды, которые он когда-либо питал, связаны со мной.

«Воин…»

Последние несколько лет я носил ярлык «охотника». Он помогал мне спрятаться, но я все же носил его. Однако я никогда по-настоящему не задумывался, что придется взять в руки меч, когда я покину хэксэн-егерей. Не задумывался, пока богиня не назвала меня воином.

Вот что Хольда имела в виду? Что я должен буду сражаться за Фрици и Источник и что, если буду сражаться достаточно хорошо, необходимость в защитном барьере отпадет?

Очевидно, что как барьер удерживает Дитера снаружи – по крайней мере, на данный момент, – он так же удерживает Кайдена и остальных ведьм внутри, как в ловушке.

37. Фрици

Я изумленно таращусь на Филомену, ее щеки розовеют от мыслей о своей правоте.

Корнелия тоже сердито смотрит на ведьму.

– Ты не можешь заставить их в этом участвовать, – в ужасе шепчет она.

Рохус, однако, в ярости.

Впервые его невозмутимость дает трещину, и он делает решительный шаг ко мне. Лизель съеживается, и он замечает это с сожалением, но, когда снова поднимает на меня взгляд, в глазах его кипит злость.

– Вы ничего не знаете о наших обычаях, – говорит он. – О наших традициях. Поэтому я прощу вам эту вспышку гнева и обвинения. Если вы…

– Я не просила у вас прощения, – перебиваю я. – И я ничего не знаю только из-за того, что вы сделали такой выбор. Вы решили нас бросить. И сейчас вы снова хотите это сделать. Я скажу вам прямо – этот чемпион не будет участвовать в подобном.

Рохус отступает.

– Вот почему богини послали нам не одну ведьму, способную принять связующее зелье. А двух.

Лизель поднимает взгляд на Рохуса:

– Я тоже не стану помогать вам.

– Ты еще молода, дитя, – пытается он. – Ты не понимаешь…

Он тянется к ней. Он вот-вот дотронется до нее, так что я начинаю подаваться вперед, но Лизель поджимает губы, и все свечи, зажженные в комнате, вспыхивают ярче, что заставляет Рохуса отшатнуться.

– Я все понимаю, – говорит Лизель голосом, похожим на эхо бездны. – Я понимаю больше, чем вы. Прячетесь здесь. Осуждаете нас. Я была заперта в шкафу. Вы это видели? Меня пытали. Вы обладали силой, позволяющей вмешаться, но вы не сделали этого.

Рохус судорожно сглатывает, его кадык дергается.

Филомена пытается что-то сказать:

– Мы видели, дитя. Мы видели, и мы…

– Я думаю, Абнобе стыдно за вас, – продолжает Лизель. – Ей стыдно. Вот почему она послала меня и Фрици. Чтобы остановить вас. Мы пришли сюда за помощью, чтобы остановить Дитера, а вы просто прячетесь. Вы даже не пытаетесь ничего предпринять. Вы так строго следуете собственным правилам, что позабыли, кого эти правила должны защищать!

– По воле Абнобы мы и сделали защитный барьер непреодолимым, – возражает Рохус.

– Она велела вам сделать его таким? – На лице Лизель появляется гримаса боли.

Молчание, которое воцаряется, короткое, но напряженное. Лицо Лизель морщится, и, прежде чем я успеваю вмешаться, она качает головой:

– Абноба говорит, что она позволила вам принять решение. Это не ее воля.

Она берет меня за руку, ее ладонь обжигающе горячая, что является еще одним свидетельством ее едва сдерживаемого гнева. Сопротивляясь желанию спалить здесь все, она дрожит, на ее лице изнеможение, и мое сердце разрывается на части при виде этого.