Ночи дождей и звезд

Глаза Фионы наполнились слезами, и Дэвид бросил взгляд на Вонни. Та поступила мудро, предупредив его.

Недалеко от гавани они увидели группу молодых людей, собравшихся перед домиком Марии и Маноса. А вскоре и другие люди направились к ним, покидая кафе и рестораны.

– Что происходит? – забеспокоился Томас.

Йоргис посмотрел вниз.

– Не вижу. Парни, пусть кто-нибудь из вас спустится и проверит, все ли в порядке, – указал он на одного из полицейских.

Вряд ли, конечно, но вдруг кто-то решил обвинить Маноса в случившейся трагедии. К такому лучше быть готовыми.

– Да нормально все, – мягко сказала Вонни. – Молодежь, я слышала, хочет станцевать сегодня вечером в память о Маносе и его друзьях возле его дома. Все помнят, как славно он танцевал сиртаки и многое другое.

– Здесь, вообще-то, не принято танцевать после похорон, – покачал головой Йоргис.

– Это необычные похороны, – тихо произнесла Вонни.

На их глазах двенадцать мужчин в черных брюках и белых рубашках выстроились в ряд, положив друг другу руки на плечи. Музыканты сыграли несколько аккордов на бузуки, и танец начался. Танцоры склонялись, кружили, прыгали в ночи, совсем как Манос и его приятели пару дней назад.

На стульях у дома сидела Мария с детьми. Когда от этой ночи не останется ничего, кроме смутных воспоминаний, дети, однако, будут помнить, как вся Айя-Анна вышла станцевать для их папы. Толпа становилась все больше, и даже издалека было видно, как люди вытирают слезы.

Затем толпа стала аплодировать в ритм музыки, и все присоединились к танцу.

Приятели тоже наблюдали за этим с веранды полицейского участка. Все молчали. Никто из них прежде не видел ничего подобного.

Вдруг Эльза начала хлопать в такт музыке, а за нею и Томас. Переглянувшись, Дэвид с Фионой присоединились к ним, как и Вонни, и молодые полицейские, и Андреас, и Йоргис. И на их лицах были слезы, когда они подбадривали танцующую в честь Маноса молодежь.

Эльза подала салфетку Фионе – та плакала, не скрываясь.

– Это так замечательно, – сказала Фиона, когда к ней вернулась речь. – Я не забуду эту ночь, пока жива.

– Я тоже, – согласился Томас. – Разделить с ними такой момент – большая честь.

Остальные не доверяли собственным голосам. Как вдруг Фиона четко произнесла:

– И над Афинами, и над нашими родными местами сияют те же звезды. Знать бы, чем сейчас заняты все на свете, и знают ли они, чем заняты мы…

Глава 9

Домашние Фионы, как и почти каждый вечер, говорили о ней. Ее мать рассматривала снимки Айя-Анны в «Ивнинг геральд».

– Подумать только, что Фиона сейчас там! – сокрушалась она.

– Подумать только! – хмыкнул ее муж.

– Но знаешь, Шон, хорошо, что она позвонила. По крайней мере, она подумала, что мы можем за нее беспокоиться.

– А чего нам беспокоиться? Мы понятия не имели, где она, черт возьми, с тех пор как она не разлей вода с этим хамом! – Отец Фионы не видел в происходящем ничего хорошего, а также никаких причин для оптимизма, поэтому он взял пульт и включил телевизор, чтобы закончить разговор.

Но жена подошла к телевизору и тут же его выключила.

– Морин! Зачем ты это сделала? Я хотел посмотреть!

– Нет, ты не телевизор хотел смотреть, ты хотел не обсуждать больше Фиону!

– Мне до смерти надоело ее обсуждать, – проворчал Шон. – И мне плевать, приедет ли она на серебряную свадьбу.

– Шон! Как ты вообще можешь такое говорить?

– Я серьезно. К чему ей приезжать на праздник, только чтобы хандрить, цепляться за руку этого недоумка и твердить, что мы его просто не понимаем?

– Она твой ребенок, так же как и мой!

– Ты сама сказала: она уже не ребенок, она женщина двадцати четырех лет и имеет право принимать решения; ты сама это сказала, заступаясь за нее.

– Шон, я сказала, что мы не должны отталкивать ее только из-за Шейна и что ей хватит ума сделать осознанный выбор. Я не говорила, что кто-то из них прав!

– Ха!

– Я хочу, чтобы ты меня послушал. Сегодня вечером я пригласила к нам Барбару, чтобы поговорить с ней о Фионе. Они дружат уже пятнадцать лет, со дня их первого причастия. Барбара расстроена так же, как и мы.

– Ну нет. Она такая же глупая, как Фиона. Если бы перед ней сейчас замаячил пьяный наркоман, вроде Шейна, Барбара тоже побежала бы за ним. Все они одинаковы.

– Мы не должны так говорить. Надо оставить дверь открытой для Фионы, донести до нее, что мы всегда будем здесь, когда ей понадобимся.

– Не уверен, что я буду здесь. Вспомни, сколько обидных слов она наговорила мне и тебе.

– Это потому, что мы сказали ей такое, что, как она думает, обидело бы Шейна. – Морин изо всех сил старалась быть справедливой.

– Она бросила свою семью, свой дом, хорошую работу – и ради чего? Ради похабного наркомана!

– Шон, мы же не выбираем, в кого влюбиться.

– Еще как выбираем! Просто не всем нужны чокнутые, как Фионе, – не сдавался он.

– Она и не собиралась влюбляться в чокнутого; ей самой было бы легче найти себе пристойного банкира, или доктора, или предпринимателя. Но не вышло.

– С чего вдруг такая снисходительность? – Шон был в замешательстве.