Ночи дождей и звезд

– Я притворялся, что Билл – мой сын. Тогда я еще любил Ширли так сильно, что просто не мог ткнуть ее носом в эту ложь.

– Он не твой сын? – поразилась Эльза.

Томас рассказал эту историю спокойно и без эмоций. Тесты, доказавшие его бесплодие, радостная весть о беременности Ширли и совершенно неожиданный бонус: мгновенно вспыхнувшее обожание к новорожденному Биллу, невзирая на отсутствие биологического родства.

Томас не удосужился выяснить, кто был настоящим отцом Билла, потому что это вообще не имело значения.

И, оглядываясь назад, он понимал, что было правильным не делать из этого трагедии. Если бы Томас оспорил их родство, ему бы запретили видеть Билла.

– Ты все еще любишь ее? Ширли?

– Нет, все прошло, точно грипп или летние грозы. При этом у меня нет ненависти к ней. Она меня раздражает, и то, что у них с Энди будет общий ребенок, раздражает не меньше. Просто до ужаса. Во-первых, они могут иметь детей, а я нет; во-вторых, Билл так рад… новому братику или сестричке.

– Ты когда-нибудь замечал за Ширли супружескую неверность?

– Нет, ничего подобного. Но, скажем так, само существование Билла доказывает эту неверность. Я просто надеялся, что это была разовая акция.

– Возможно, так оно и было, – кивнула Эльза.

– Да, я так думаю, но по какой-то причине мы все реже и реже находили темы для разговора. А потом развелись, – помрачнел он.

– У тебя кто-нибудь есть?

– Нет. Я не особо-то и искал. Понимаешь, я так сильно беспокоился о Билле. И я действительно удивился, когда она привела Энди со мной знакомиться, обсуждать вместе планы на жизнь. Ширли сказала: все должно быть «цивилизованно». Без осточертевших ей тайн и притворства. Клянусь, она вещала, как воплощенная добродетель. Мол, мы все должны быть друг с другом откровенны, – презрительно добавил он.

– Ну а что в этом плохого? – удивилась Эльза.

– Плохо то, что до этого были тайны и притворство! Иногда влюбленные люди ведут себя узколобо, рассчитывая, что все остальные под них подстроятся.

Эльза молчала. Она напряженно думала, пыталась разобраться.

– Прости, что-то я заболтался, – опомнился Томас.

– Нет, что ты, наоборот, ты кое-что для меня прояснил.

– Вот как?

– Да. Если Дитер желает стать хоть сколько-нибудь достойным человеком, он должен принять и признать свою дочь.

– Даже если при этом он тебя потеряет? – спросил Томас.

– Он не потеряет меня, если сможет поверить, что этой девочке нужен отец. Проблема в том, что он может запросто разыграть спектакль. Дитер считает, меня заботят только колечко с бриллиантом, респектабельность, обязательства. И всякое такое.

– Выходит, он тебя толком и не знает? – предположил Томас.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что даже после двух лет вместе ему абсолютно непонятны твои ценности.

– Совершенно верно, он меня никогда не понимал, но я закрывала на это глаза. Из-за любви считала это чем-то второстепенным. Но вот ты сейчас сказал, что влюбленные совсем не заботятся о других, и это правда. Прежде я об этом не задумывалась.

– Для чего вообще нужен друг, если он не подбрасывает всяческих идей? – рассмеялся Томас.

– Но ты думаешь, мне следует забыть о Дитере?

– Не имеет значения, что я думаю.

– Для меня имеет.

– Хорошо, тогда я думаю, тебе нужен человек, с которым у тебя будет взаимопонимание… и еще кое-что.

– Что именно? – засмеялась она.

– Ты и сама знаешь: секс, любовь, влечение. Всё перечисленное само по себе замечательно, но только взаимопонимание превратит это в счастье.

– И где же раздают такой набор, Томас? – спросила Эльза.

– Эх, будь у меня ответ на этот вопрос, я бы правил миром, – сказал он, поднося к ней бокал с вином.

Собравшиеся за столом в таверне Андреаса все еще переваривали слова Фионы. Рина убрала со стола, и они устроились поудобнее с чашечками кофе.

– Родители уже знают? – спросил Дэвид.

– Нет, я и сама только что узнала. Пока рассказала только вам, друзья мои, – ответила Фиона.

Все тут же одобрили ее планы, согласившись, что ей нужно вернуться к своей прежней жизни и уходу за больными. Никто не упомянул Шейна. Андреас выразил уверенность, что родители Фионы будут в восторге. Йоргис спросил, сможет ли она снова работать в той же больнице. Дэвид поинтересовался, продолжит ли она жить в отчем доме.

Опять же, никто не вспоминал о Шейне.

Единственным человеком, который не присоединился к разговору, была Вонни. Она только сидела, глядя перед собой, что было для нее необычно.

В конце концов Фиона сама заговорила с ней:

– Вонни, с самого начала вы были правы, и я первая готова это признать. Вы этому не рады?

– Это не игра, где набирают или теряют очки. Это твоя жизнь, твое будущее.

– Тем больше причин радоваться, – не сдавалась Фиона. – Всегда приятно сказать: «Я же говорила». Вы и правда это заслужили.

– А я, может, не хочу, я вам и так порядком наговорила. И всем при этом опостылела. Вечная история: Вонни знает, как лучше для всех, кроме нее самой. Андреас и Йоргис подтвердят. Глупая, самодовольная Вонни, все в мире расставит по полочкам, но только не в собственной жизни.

Наступила тишина. Потом заговорил Йоргис: