Ночи северного мая

– Поздравляю с первыми звёздами! Дай Бог, не последние!

– Дай Бог! – повторил Сергей, внимательно оглядывая плотную фигуру многомесячного напарника. Он всегда удивлялся, как удаётся Басову перевоплотиться из гиганта в карлика и, наоборот, из сухощавого мужчины в древнего старика, из молодцеватого бойца в инвалида с палочкой, и только сейчас он понял истоки натуры вечного капитана. Басов должен был стать актёром, но судьба обломала его, сделав против воли сотрудником милиции. Сцена лишилась первоклассного артиста, а милиция получила страстного бессребреника, отдавшего службе лучшие голы и здоровье. Теперь этот полусгнивший полустарик никому не нужен. Его не гонят домой из жалости. Дома Басова никто не ждёт. Этот выживший из ума человек доживает последние дни. Скоро его не станет. Когда Басов умрёт, никто о нём не вспомнит. «И на мою могилу будет прилетать голубь!» – вспомнил Москвин. Как его злили тогда эти высокопарные слова! Он готов был убить Карецкого, но почему-то не убил. Теперь же глупые и пустые слова приобрели другое значение и зазвучали по-иному. На могилу к товарищу Басову даже помойная ворона не прилетит. Она побрезгует.

– Ты рад? – Басов присел на стол и приник лицом к Москвину. Сергей впервые увидел вблизи красные прожилки, взбухшие капилляры, кровоточащие прыщи с сальными головками, шелушащиеся края псориазных бляшек.

– А ты как думаешь? – усмехнулся Москвин.

– Я как думаю? – отпрянул товарищ Басов. После недолгой паузы добавил: – Я думаю, что ты рад! Ты всю жизнь ждал этого случая.

– Какого случая? – Москвин даже побелел от злости. Теперь он видел и слышал всё. Любой шорох, еле слышный шёпот, дыхание сонной мухи. Звуки проникали внутрь него, всё вокруг стало близким и понятным, но Басов оставался загадкой.

– А такого! – передразнил Геннадий Трофимович. – Ждал той секунды, чтобы прогнуться перед начальством. Тебе за это не только звёзды на блюдечке, тебе ведь и квартиру дадут, сопляк!

– Сам такой! – обиделся Москвин. – Сам сопля зелёная! Вон возьми платок, утрись!

Оба молча сверлили друг друга взглядами, до краёв наполненными желчью и яростью.

– Эх ты, – вздохнул товарищ Басов и отошёл от стола, – я-то думал, ты – человек!

– Я и есть человек! – задорно крикнул Москвин, взвившись на стуле.

– Нет, ты его пародия.

Товарищ Басов отмахнулся от Москвина, как от назойливой мухи. Пусть жужжит, сколько ей вздумается. Всё равно от неё никакого проку нет, один лишь вред всему человечеству. Сергей уставился в окно. Солдат спит, служба идёт. Часы на стене медленно отбивали секунду за секундой. Огромные стрелки с грохотаньем отсчитывали мгновения короткой жизни. Москвин стал считать количество секунд, пойманных им в момент обретения слуха.

«Что же это такое, – тоскливо думал Сергей, – я стал героем против своей воли. Они назначили меня героем. А я не хочу им быть. Я не герой. Я отвратителен самому себе. Я не знаю, чего я хочу!» Басов усердно корпел над какой-то важной бумагой. Он старательно выводил букву за буквой, словно хотел создать служебный вариант каллиграфического письма. Москвин корчился от страданий. Он вспоминал несчастное лицо Карецкого, его открытые в ужасе глаза и безвольное положение тела, случайно оказавшегося в унизительной позе. Его долго били, истязая до полной потери разума. Сейчас он просто овощ. Бессмысленное и покорное существо. Свободолюбивый Влад Карецкий случайно попал под всепожирающий пресс чужих амбиций. Зато тот человек, за которым так долго охотились, попал в расставленный капкан. Его силком загнали на зону. Власть может торжествовать. Она в очередной раз выиграла приз. Вполне возможно, этот приз оказался бы у гонимого правозащитника, но судьба расписала каждому строго отведённую роль. Ради поимки какого-то человека пострадали все, кто был замешан в этой истории.

– Ты иди домой, иди, сынок! – неожиданно прервал молчание Геннадий Трофимович. Он капнул чернильной кляксой на пальцы и теперь с сожалением смотрел на капающие чернила. Под рукой нет ни полотенца, ни газеты, нечем вытереть стол. Москвин тоже смотрел на чёрные капли. Издали они казались крохотными дозами страшного яда. Если принять такую каплю внутрь, сгоришь заживо.

– Вы прямо как начальник отдела, – развеселился Москвин, – приказы отдаёте, распоряжения, со службы гоните. Не иначе, вам майора присвоили, Геннадий Трофимович? Не в одном ли мы с вами приказе?

– Нет, – буркнул Басов, отворачивая в сторону недовольное лицо, – не в одном. На тебя отдельный приказ подписали. Ты же у нас везунчик!

– Тогда я пошёл!

– Нет, подожди уходить! – Товарищ Басов помолчал, а потом добавил, медленно цедя слова, точно пропускал их через сито: – Беспалов на тебя рапорт написал. Он всё видел, что ты там творил. Тебе повезло, но не совсем. Сейчас тебя наградили, а завтра посадят. Если бы не ты, мероприятие в кафе прошло бы без шума. А так весь Запад знает, что там творилось. Ты нарушил инструкции! А это в нашей системе самое страшное преступление!