Ночи становятся короче

Открыв дверь, он отошел в сторону, пропуская солдат. Оба солдата были с автоматами. Войдя в дом, они огляделись.

— Немцев нет?.. — спросил один из них.

— Нет, немцев нет! — радостно ответил Хайагош и, показывая свои руки, добавил: — Капиталистов тоже нет. Здесь только рабочие… — Ткнув себя пальцем в грудь, он добавил: — Работать. Много работать я сам.

Младший сержант, обходя мастерскую, с ухмылкой слушал Хайагоша. Увидев больную, лежавшую на кровати в углу, сержант остановился. Хайагош мигом подскочил к нему.

— Жена, это мой жена. Она очень больна.

Сержант сказал что-то солдату, и оба ушли.

— Слышали, как я с ними разговаривал по-русски, — торжествовал Хайагош. — Все поняли, до последнего слова. Оба очень сожалели, что у меня в доме такая больная жена…

— Господин Хайагош, вы вели себя как настоящий герой! — восхищалась хозяином Каролинка. — Вы нисколечко не боялись. А как вы разговаривали с ними! Словно настоящий русский!.. Если бы они меня о чем-нибудь спросили, я умерла бы от страха…

— Перестаньте, радоваться еще рано, — простонала больная. — Немцы еще могут вернуться, да и вообще мало ли бед может обрушиться на наши головы.

Когда стало темнеть, в дверь мастерской снова кто-то постучал.

— Не пускайте никого! — взвизгнула Каролинка, напуганная рассказами о грабежах и насилиях.

Хайагош с опаской подошел к двери.

— Нас хотите отдать на поругание?..

Эти слова Каролинки еще больше разозлили хозяина, и он, подойдя к двери, отодвинул засов.

На пороге стоял русский сержант, который был здесь утром. Он подошел к столу и положил на него банку консервов и буханку хлеба в форме кирпича.

Из слов сержанта Хайагош понял одно — «жена». А чтобы было понятнее, сержант показал пальцем на больную. Не успел Хайагош прийти в себя, поблагодарить сержанта, как тот удалился.

— Может, хлеб отравили, — высказалась Каролинка.

— Ты ничего не получишь, — огрызнулся Хайагош. — Это могут есть только те, кто симпатизирует русским.

Вид у хозяина мастерской был очень довольный. Большую часть мясных консервов он сразу же съел. Наевшись, пошел в угол и принес оттуда последнюю бутылку коньяку. Налил себе пол рюмочки, выпил и сказал:

— Если эти солдаты еще придут ко мне, я угощу их коньяком. Нравятся мне эти русские ребята. С этими русскими в свое время не мог справиться Наполеон. Они немного наивны, несколько неотесанны, но это дело поправимое. Сейчас настало их время, а швабам пора катиться ко всем чертям.

— Но что будет с нами?.. — сокрушалась жена Хайагоша. — С мастерской, с делом…

— А если бы нас разбомбили американцы? — вопросом на вопрос ответил Хайагош. — Или если бы меня замучили в гестапо, как беднягу Абеля?..

Затуманенным взглядом он уставился в одну точку. Потом встал и пошел прятать бутылку с коньяком.

— А-а, как-нибудь проживем. Работать я еще могу.

Утром в дверь снова застучали. Хайагош встал с постели и пошел открывать.

— Иду, иду, черт бы вас побрал! — бормотал он, шлепая к двери.

За дверью тоже ругались и так колотили ногами, что посыпалась штукатурка. Хайагош открыл задвижку. Дверь резко толкнули. Хайагош зажмурился: в лицо ему посветили: карманным фонарем. В тот же момент кто-то с силой ударил его по лицу.

— Вот ты где, грязная тварь!.. Спрятался, думал, не найдем тебя! Надеялся, что все уже прошло?! Место твое на виселице, контра проклятый!

И снова последовал удар:

— Буржуй паршивый!

Вошедшие навели на женщин автоматы и скомандовали:

— Никому не шевелиться! При сопротивлении будем стрелять!

Хайагош ничего не мог понять: все эти ругательства выкрикивали на чистом венгерском языке.

— Одевайся! Быстро!..

Хайагош натянул на себя пальто.

Когда вышел из мастерской, увидел грузовик. Прикладами его подталкивали в кузов.

Машина тронулась. Хайагош с болью в сердце посмотрел на дом. Проехали памятник Кошуту. Повсюду следы войны: разрушенные дома, сожженные машины, танки, порванные провода. Только сейчас Хайагош увидел, как сильно пострадал город от войны. И, как это часто бывает в минуту большой опасности, стал вспоминать всю свою жизнь.

А жизнь у него до сих пор была интересной, с неожиданными поворотами… Хайагош вспомнил кондитерскую Бреннера со старой вывеской. Вспомнил, как вместе с молодой женой Идой работал в мастерской, работал упорно.

Вспомнил, как в первый раз потихоньку пробирался из комнаты Каролинки. Потом перед глазами встала Магда Ач. Она дружит с рабочими, ждет, когда у нас совершится революция.

Кто эти люди? Вооружены автоматами, но разговаривают по-венгерски… Куда они везут его? Они уже выехали из города. По шоссе едут куда-то на восток. Возможно, его сейчас расстреляют…

Хайагош решил спросить, куда же его везут. Спросил. Но ему ничего не ответили.

Машина мчалась по шоссе. Навстречу им то и дело попадались лошадиные упряжки с боеприпасами. По обе стороны от шоссе виднелись хутора, но никто не мог помочь ему. На перекрестках машину часто останавливали, проверяли документы. Рядом с шофером сидел молодой мужчина в меховой шапке, у которого были документы. Показывая их патрулю, он весело говорил по-русски:

— Фашист… Буржуй… Венгерский фашист!