Ночи становятся короче

Стоит ли писать о том, что в свое время Абель выручил его, Хайагоша? Ведь в Будапешт наниматься на работу на фирму «Робин и Шнеллер» он пришел совсем еще зеленым крестьянским пареньком. И защищал его тогда от нападок Далуша не кто иной, как Абель… Под влиянием Абеля он записался тогда в профсоюз текстильщиков. В то время как раз бушевал экономический кризис.

Позже пути их разошлись. Когда Абелю понадобились деньги на подпольную работу, он снова разыскал его, и Хайагош безо всяких колебаний дал деньги. Правда, он давал деньги и Марковичу, чтобы не портить отношений и с нилашистами. Но Абелю он давал деньги от чистого сердца…

Все это мог подтвердить один-единственный человек — Абель, но он был мертв.

Воспоминания, вернее, обрывки воспоминаний не давали Хайагошу покоя.

«…Дружище, сюда первыми придут англичане… Между Сталиным и старым Черчиллем имеется соглашение, согласно которому английские войска займут Италию и все Балканы и уже оттуда прямиком в Венгрию, в Будапешт…»

«…А ты, оказывается, хороший стратег, — заметил тогда Абель. — А если все же придут русские, что ты тогда будешь делать?»

Абель состоял в подпольной организации маргитварошских коммунистов, которые уважали и ценили его. Но что они могли знать о нем, Хайагоше? Может быть, одна только Магда знает, да и то, что она может сказать о нем, кроме того, что каждый год, в день взятия Бастилии, он выпивал бутылку французского коньяку, и только…

Хайагош смотрел на лист бумаги, не зная, что делать. Потом положил ручку и дрожащим голосом обратился к майору:

— Господин майор! Если вы собираетесь расстрелять меня, расстреливайте.

Лицо майора исказилось.

— На что ты надеешься, буржуазный прихвостень? Мне известен каждый твой шаг. Я внимательно следил за тобой и за твоей любовницей, которую ты держал в доме возле парализованной жены. Ха-ха! На это ты не рассчитывал? Ты ведь до сих пор не узнаешь меня. Я Лёринц Рабиц! Вместе с отцом я строил у тебя летнюю кухню. Кормили нас вместе с прислугой. Я никогда не забуду твоей доброты! Помню, как однажды ты похлопал меня по плечу, когда я тащил тяжеленное ведро с раствором цемента. Мне хотелось тогда плюнуть тебе в лицо!

И вдруг Хайагоша осенило. Конечно, этот парень приходил к нему со старым Рабицем, ему тогда еще бросилась в глаза его физиономия. Зная, что Рабиц сидел по делу коммуны и что положение у него незавидное, Хайагош нанял его, рассчитывая заплатить меньше.

Зазвонил телефон. Рабиц снял трубку:

— Да, это я. В секретариат? Хорошо, сейчас буду.

Рабиц надел шинель и, повернувшись к Хайагошу, бросил:

— Чтобы к моему приходу все было написано!

Хайагош остался в комнате один. Однако ни одного слова больше он так и не написал.

Примерно через час в комнату зашел какой-то лейтенант.

— Это вы, господин Хайагош? — спросил вошедший.

— Так точно, я.

— Извольте следовать за мной.

— Но я еще…

— Сейчас это не важно.

Когда они сели в «джип», лейтенант угостил Хайагоша сигаретой. Хайагош боялся ловушки, но в то же время в нем теплилась надежда. Выкурив сигарету, он почувствовал себя лучше.

— Куда вы меня везете, осмелюсь покорнейше спросить?

— В госсекретариат. Да бросьте вы наконец это свое «покорнейше»… Я ведь вам в сыновья гожусь.

Хайагош остаток пути молчал.

— Если разрешите, я пойду первым, — проговорил лейтенант, когда они вылезли из машины.

— Как вам будет угодно.

Они вошли в комнату на первом этаже. У окна, лицом к свету, стоял высокий мужчина. Услышав шаги, он повернулся:

— Добрый день, господин Хайагош. Как поживаете?

Мужчина по-дружески пожал Хайагошу руку. Лицо его показалось владельцу мастерской очень знакомым — продолговатое, худое. Крупная прядь волос спадает на лоб, взгляд острый и в то же время добрый.

— Не узнаете меня? А ведь мы с вами уже встречались, и не где-нибудь, а в Маргитвароше. Я Фюлеп — секретарь одной парторганизации компартии.

— Конечно, конечно! — воскликнул Хайагош, хлопая себя по лбу, хотя фамилия эта ему абсолютно ничего не говорила.

— Однажды я покупал у вас пуловер жене, у вас тогда как раз был этот идиот Маркович. Я еще тогда не удержался и вмешался в разговор, когда Маркович начал взахлеб говорить о новом секретном чудо-оружии гитлеровцев. Мне тогда очень понравилось, что вы ничего не сказали, только молча покуривали сигару и загадочно улыбались.

— О, да! Конечно, я очень хорошо это помню! — воскликнул Хайагош, хотя на самом деле он этого случая не помнил, да, откровенно говоря, он и самого Фюлепа не помнил. Мало ли покупателей бывало у него в лавке, считай полгорода, всех не упомнишь. — Вот это встреча!

— И она не случайна. Мы вас долго разыскивали.

У Хайагоша перехватило дыхание, и он застыл на месте.

Фюлеп начал крутить цигарку. Предложил закурить и Хайагошу. Тот до сих пор презирал всех курильщиков, за исключением тех, кто курит сигары, но на сей раз он с радостью согласился на самокрутку.

— Хороша махорочка, не правда ли? — спросил Фюлеп и с сожалением посмотрел на Хайагоша, цигарка которого готова была рассыпаться. — Правда, с непривычки дерет в горле, но постепенно привыкаешь.