Ночная прогулка

– Раз так сказала, значит, Антон, тебе повезло. Кстати, – Виктор встал из-за стола, вытащил в позолоченной рамке картину и протянул ее Антону, – эта моя любимая. Видишь мостик и два силуэта затерянных среди ночной тишины – это я и Катя?

– Да.

– Катя нарисовала ее, будучи еще ребенком. На мое день рождение.

– Мне было восемь, – уточнила она.

– Ничего себе. Небо очень красивое. Ты окончила художественную школу? – спросил Антон.

– И не только художественную школу, – ответил за Катю Виктор и с любовью посмотрел на дочь. – Я смотрю, ты неохотно говоришь о своем таланте.

– У девушки должны быть свои секреты, – кокетливо ответила она.

– Одни секретом меньше, – подметил Кирилл.

– Не боишься, что мы рассекретим все твои секреты?

– Нет. Все вы не знаете.

– Предлагаю выпить, – вдруг сказал Арсений. – За Катю! За ее красоту и талант!

– Хороший тост, – поддержал Виктор.

Праздник продолжался.

Никто не думал скучать и уж тем более молчать. Все ожидания Антона от ужина в другой семье, не оправдались, чему он был несказанно рад. Ни напряженных пауз, ни нелепых фраз. Разговоры в семье Шолоховых текли как из рога изобилия, причем по семейной традиции каждый член семьи должен был вспомнить какой-нибудь смешной или добрый случай. Так что Геннадий Петрович сам того не ведая начал сложившуюся традицию. У всех были разные истории: от глупых и нелепых до трогательных и нежных. Кто-то умел рассказывать, Кирилл был прирожденным рассказчиком, а кто-то не мог связать и двух слов. Но самое ценное было в другом: никто не смеялся над чтецами-неумехами, наоборот – семья поддерживала и помогала закончить рассказ на позитивной ноте.

Когда очередь дошла до Антона, он сначала стушевался, не зная с чего начать, но когда рука любимой вновь коснулась его руки, к нему явились силы сказать:

– Рассказчик из меня плох. Можно я спою?

– Неси уже гитару! – дружелюбно крикнул Геннадий Петрович.

Пока Антон ходил за гитарой, Виктор выставил стул в центр гостиной, приглушил музыку, а Анна зажгла свечи.

– Стихи сочинил вчера. Очень сырые. Заранее прошу прощения.

И Антон заиграл на гитаре и запел. Без надрывов и лишних криков.

Ветер прочь унес печаль и тоску,

А путник, сбитый с толку от любви

Смотрел на проплывающие огни,

Видя в каждом силуэте – её красоту…

Брел, спотыкался и ждал ответа

Проклинал свою судьбу,

Но не сдавался, преследуя мечту

Что порхала на краю света

И тут обняв во тьме ночной,

Её небесный лик неземной.

Сердце путника запуталось в неволи

И стал он птицей, порхающей на воли.

В её любви! В её любви! В её любви!

Антон получил ворох оваций и аплодисментов. И что ценнее – нежный поцелуй в щечку. Катя переборола смущения и в кругу семьи решилась на смелый акт, показать истинные чувства по отношению к Антону.

– Грех тут не выпить! – сказал Виктор, усаживаясь на свое место. Виктор слушал Антона стоя, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Его голос пробрался в его душу и расшевелил старые раны. Афганистан, песни товарищей на гитаре при свете разожженного костра, согревающего в холодные ночи пустыни. Еще ночью они пели, веселились, пили из фляг чистый спирт и рассказывали друг другу о семьях, друзьях и любимых девушек. А утром попадали под обстрел духов и теряли боевых товарищей. Живые закапывали мертвых, чувствуя вину за то, что остались в живых. Страшное время. Безжалостное и уродливое. – Я незнаком лично с Антоном, но уверен, что мы познакомимся поближе.

– Буду рад, – ответил Антон, убирая гитару в футляр.

– Сейчас Антон врежет мне, но я скажу, – сказал Геннадий Петрович и хохотнул. – Шучу-шучу! Он не обижает старика.

– Пап!

– Однажды мой сын, еле волоча ноги, пришел домой за полночь. Весь в крови. Лица не видно. Один сплошной синяк. Ребра переломаны. Тело в ссадинах и гематомах. Ужас, одним словом. Я спрашиваю – что он учудил? Он в ответ: подрался с пьяными. Я вспылил, назвал дураком и вызвал врачей. И что думаете потом?

– Папа, не надо, – безуспешно пытался остановить Геннадия Петровича Антон.

– Потом я узнаю, что он влез в драку, чтобы защитить уличного бомжа. Какие-то пьяные недоумки решили поиздеваться над обездоленным и немощным стариком и наверняка убили его, если бы не сын. Ему тогда было семнадцать. Я был так горд за сына. А когда я узнал, из газетки, между прочим, что он помог Кате, я понял, что выйдет из него толк.

– Давайте выпьем за героя и за того, кто воспитал героя, – восторженно сказала Маша.

Когда все выпили, Арсений захлопал в ладоши и засмеялся театрально и вызывающе, привлекая к себе внимание. Взгляды Антона и Арсения встретились, столкнулись лоб в лоб.

– Что тебя рассмешило? – поспешно спросила Анастасия, глядя на подвыпившего и нервного сына.

– Рассмешило? От смешного представление, как мы чествуем настоящих героев…

– Братан,тише.

– Не шикай мне. Хочу и говорю. Говорю, между прочим, я правду.

– Глас правды? – спросил спокойным и уверенным голосом Антон. Не время показывать слабость перед противником, который возомнил себя проповедником.

– Так и есть. И в отличие от других тебе не обмануть меня. Я знаю, кто ты и из какого теста?

– Арсений!