Ночная смена

«КМ» – это реконструкция самого темного времени в истории Нового Света. В 1849 году, по завершении Американо-мексиканской войны (1846–1848), Техас официально стал территорией США, и на границе между государствами возникла «буферная зона», в которой, скажем так, закон работал очень избирательно. Кровавый меридиан – это и есть та условная граница на карте Америки, за которой в 1849-м году начиналась территория, где кровопролитие стало утомительной ежедневной рутиной. Один из исследователей Маккарти, Рик Уоллек, даже называет конкретный меридиан – 96-й[45].

Победа США в войне с Мексикой не облегчила ситуацию вокруг Техаса, скорее наоборот – обострила ее. Индейские племена считали эти земли своими и сражались за них, как умели, – устраивали набеги на города, грабили караваны, вырезали целые села. Губернатор города Чиуауа подошел к решению этой проблемы весьма оригинально – он стал платить за убийства индейцев. За каждый скальп barbaros полагалась награда – сто долларов (в романе персонаж Тоудвайн так и говорит мальцу: «Сотню долларов за скальп и тысячу за голову [вождя] Гомеса»[46]). Такие меры привели к тому, что на границу стали съезжаться самые отъявленные негодяи. Здесь, за «кровавым меридианом», можно было не только спрятаться от закона, но и разбогатеть. Плата за один скальп индейца часто превышала сумму, которую фермеры и шахтеры зарабатывали за целый год. В итоге в 1849 году и без того заваленная трупами граница штатов Чиуауа и Техас превратилась в настоящую бойню, место, где вконец одичавшие американцы «зарабатывали на жизнь» исключительно охотой на индейцев. Джон Сепич[47], например, упоминает банду Джеймса Кёркера, которая из каждого рейда привозила больше сотни скальпов (их рекорд за один рейд – 182 убийства). Головорезы Кёркера подошли к делу с таким рвением, что через год правительство Чиуауа было должно им 30 000 (тридцать тысяч) долларов.

То, что случилось с югом Америки во времена фронтира[48], – это было не просто «освоение диких земель» и «становление нации», это был, цитируя историка Руперта Ричардсона, самый настоящий холокост коренного населения. Об этом времени и написал Маккарти.

III

Еще одна теория[49] происхождения названия гласит, что слово «меридиан» писатель (скорее всего) подсмотрел в первом абзаце «Охотников за скальпами» Майн Рида: “beyond many a far meridian”. Затем прочел «Нашествие команчей» историка Ральфа Смита, где зону опасной активности команчей и кайова называют «кровавым коридором».

В самом тексте вокруг названия построены сразу несколько библейских метафор: меридиан как пограничное состояние, лимб, в котором застряли идущие по пустыне люди, и в то же время как закат, угасание, движение к концу – культуры, морали, всего человеческого. Но главное – слово это непосредственно связано с фигурой самого важного персонажа книги – судьи Холдена. В десятой главе Тобин рассказывает «мальцу» о том, как судья присоединился к банде. Они случайно наткнулись на него, когда пытались уйти от преследования команчей в пустыне – “Then about the meridian of that day we come upon the judge”[50]. Судья просто сидел там, на камне, и как будто ждал их: «Сидит на своем камне один-одинешенек посреди всей этой пустыни. Да и камней-то вокруг нет, один всего. Ирвинг еще сказал, что судья его, наверное, с собой притащил. А я сказал, что это знак такой отличительный, чтобы выделить его совсем из ничего».

Судья в романе – главный проводник потустороннего, с его возникновением у текста появляется отчетливо библейский акцент, а описание банды начинает напоминать шестую главу Откровения Иоанна Богослова:

«Казалось, всадники прибыли из какого-то легендарного мира: за ними тянулся странный шлейф, похожий на остаточное изображение в глазу, и потревоженный ими воздух становился другим, наэлектризованным».

«Они двигались, постоянно что-то уничтожая, словно им уготовано было разделять мир, лежащий у них на пути, на то, что было, и на то, что уже никогда не будет, и оставлять за собой на земле обломки и того и другого. Всадники-призраки в накатывающихся волнах зноя, бледные и безликие от пыли».

Читая эти строки, важно помнить, что речь идет не о героях, не о мифических фигурах; Маккарти пишет о людях максимально приземленных, об отморозках, по которым плачет виселица. Это еще один важный парадокс книги: форма, подача, размах здесь эпические, но в этом эпосе нет ни богов, ни героев. Если автор что-то и воспевает – то пустыню. Иногда громы и молнии. Все остальное отвратительно до тошноты, а люди в основном соревнуются в том, кто быстрее утратит человеческий облик. Такой вот контрапункт: обычное скотство на фоне захватывающих дух пейзажей.