Ночница. Коллекция ужасов

– Потерпи немного. Я уже близко! – произнес Тарасов, инстинктивно сгруппировавшись перед посадкой.

Реактивный мотоцикл сиротливо лежал на левом боку, но его хозяина нигде не было. Несколько раз повернувшись вокруг своей оси, Степанович осмотрелся. Мертвая пустыня. Симмонсом тут и не пахло.

– Валентин, мой время истекло, but before I go, у меня для вас сообщение от ваш сын.

Мужчина зажмурился от острого укола в сердце. Боль заставила схватиться за грудь и заметно согнуть колени. Часто дыша, он облокотился на стенку корабля и с трудом выдавил:

– Ноа, прости, я не готов. Все это еще слишком больно.

– Папа, это я, Миша… – прозвучало на чистом русском языке, лишенном малейшего акцента. – Прости меня, если сможешь. Я знаю, сколько боли причинил тебе за свою недолгую жизнь. Сколько надежд не оправдал, сколько молодости и здоровья украл у вас с мамой… Единственный, кто виноват в трагическом исходе моего существования, – это я сам, никто больше.

– Нет-нет, это все какой-то бред… – залепетал Тарасов, ощущая, как лунная поверхность уходит из-под ног.

– Я так благодарен тебе за счастливое детство! И пускай мы виделись нечасто, зато каждый день, проведенный вместе, я помню, словно все было вчера. Наши рыбалки, ради которых ты будил меня щекоткой в пять утра, поездки на мотоцикле с люлькой, мой первый лук из ветки ясеня и бельевой веревки, «Монополия», которую ты купил на всю свою премию, перочинный ножик из Германии, дорогущие джинсы на день рождения, которые я порвал через неделю… Помнишь все это?!

– П-п-помню! – едва выдавил из себя Валентин, пока слезы градом катились по его сухим, впалым щекам.

– А еще помнишь, как ты, смеха ради, дал мне понюхать табака на даче, и я чихал больше часу без остановки! Мама тогда нас обоих чуть не убила! – Знакомый раскатистый смех заполнил динамики шлема, в то время как Валентин окончательно сорвался в плач.

– Сынок, мне так жаль… Если бы я только мог изменить что-то! Если бы я только мог обменять свою жизнь на твою!

– Все хорошо, па! Мы все на своих местах. Так было суждено. Скоро я вернусь! Новым человеком без старых проблем. Стану хорошим, нарожаю детей. Быть может, в одном из них воплотится твоя душа, и мы снова будем вместе! Спасибо тебе за все! И да, береги маму! Она без тебя никак. Поверь, она тебя любит так же, как и тридцать лет назад, просто хочет, чтобы ты отговорил ее от глупостей, крепко обнял и сказал, что все будет хорошо! Договорились?

– Договорились, сынок, договорились. Я люблю тебя! – прошептал Тарасов, проглатывая новую порцию слез, сдавивших горло.

– Я тебя тоже! На этом все, нам пора… – затухающий голос уступил место уже знакомой речи с сильным английским акцентом. – Валентин, you need to go back. Рядом с мотоцикл вы найти камера. Когда человечество будет готово – release the footage!

– А как же ты?!

– Я в хороший компания. Здесь мой отец, а также мой хороший друзья Эдвард Уайт и Роджер Чаффи. Мы снова вместе! Don’t worry about me!

– Был рад знакомству. Ты – хороший человек. Увидимся однажды! – улыбнулся Тарасов, медленно закрывая раскрасневшиеся глаза.

Расщепление

– Видала свежий завоз? Хорошенький – сил нет, давно такого не было! – Марина мечтательно подпирала рукой подбородок.

– Потехина, хорош на пациентов заглядываться! Психушка – не лучшее место для подбора женихов! – улыбнулась Даша и покачала головой. – Тоже мне, Харли Квинн!

– Кто-кто?!

– Ой, все, проехали, – отмахнулась девушка, пряча телефон в карман халата. – Пойдешь со мной на осмотр? Заодно познакомишь со своим крашем.

– Что-то я вас, сударыня, перестала понимать! Это ты молодишься или я от жизни отстала? – прищурилась коллега. – Давай сама, мне еще истории болезни сочинять.

– Только спину не надорви! – закатила глаза Даша и направилась к двери.

Обеденный перерыв в клинической психиатрической больнице им. Баженова подходил к концу, но сотрудники не спешили возвращаться к работе. Все потому, что заведующий отделением, Казимир Васильевич Онопко, мягко говоря, не зверствовал. За часами не следил, носа из кабинета не показывал да и в целом редко вылезал из-за стола с бумагами. Посему атмосфера в диспансере царила спокойная, и, если бы не регулярные попытки местных «Наполеонов» учинить революцию, место вполне могло сойти за санаторий.