Я еле контролирую себя, чтобы не вдавить педаль газа до отказа. Нервы на пределе. Я уже не сдерживаю нервную дрожь. Меня трясёт, словно во мне работает бригада дорожных рабочих с отбойными молотками. Жутко болят пальцы на правой руке. Только сейчас я заметил порезы на костяшках от осколков чашки и безымянный палец распух.
Я зол, мне хочется остановить машину, вытащить Мастера на дорогу и забить ногами. Что происходит? Я ждал удара совсем не оттуда. Теперь мне нужны ответы.
Едем молча. В зеркало я поглядываю на Мастера. Тот сидит, потупив взгляд, как баран перед закланием. Мы проезжаем индустриальную окраину с многокилометровыми заводскими заборами, проскакиваем окружную и едем прочь из города. Слева яблоневые сады, справа белое покрывало полей. Наступают сумерки, и в свете фар всё кажется сказочным и волшебным. Отбойные молотки утихают. Но появляется странное чувство.
Это даже не мысли, это где-то в тёмных глубинах ген проснулось древнее желание. Стать богом. Я осознаю, что человек, сидящий сзади меня, полностью в моей власти. Я могу делать с ним всё что угодно. И меня совсем не сдерживают мысли об Уголовном Кодексе, о преступлении и наказании, о морали и прочих извращениях цивилизации. Он моя собственность и судьба его полностью в моих руках. Он даже не раб, он вещь.
И что странно, обретая такую власть над человеком, хочется испытать его на прочность, пытать, увечить, калечить, причинять боль и страдания, а не заботиться о нём. В голове мелькают кадры, как я издеваюсь над Мастером, он просит пощады или переносит страдания, героически стиснув зубы. Его реакция совершенно не важна. Он же вещь.
Я начинаю понимать гестаповцев, пиночетовцев, полпотовцев и чекистов. Они уж точно наслаждались такими ощущениями. Безнаказанно владеть человеческой жизнью – такая ноша не каждому по плечу. Мне становится страшно и стыдно.
Мне нужна музыка. Я роюсь в бардачке, нахожу два диска. Шуфутинский и сборник попсы, очередной Союз. Опускаю окно и выбрасываю их на обочину. Включаю радио, почти не глядя на дорогу, пытаюсь найти хоть какую-то нормальную музыку. Но радио волны забиты однообразным желейным, совершенно безликим говном, которому даже подпеть нельзя. Либо блатными тупыми безголосыми шедеврами. Либо рекламой. Я вынимаю магнитолу и отправляю её вслед за дисками.
– Зачем вы это сделали? – слышу голос сзади.
– Заткни пасть, – рявкаю я.
Но голос Мастера вывел меня из транса. Я понимаю, что у меня совершенно нет плана, я не понимаю, зачем и куда я еду.
– Вы меня тоже убьёте? – спрашивает Мастер. Голос ровный и спокойный.
Я съезжаю на первую же грунтовку вдоль лесополосы. Нас подбрасывает на мёрзлых кочках. Наконец, я останавливаю машину и устало откидываюсь на спинку сиденья.
– Что значит тоже? – спрашиваю я.
Я устал, мне ничего не хочется. Мне не нужны никакие ответы, ни на какие вопросы. Пусть все оставят меня в покое. Достаю сигарету и закуриваю.
– Это ты про десантника? – уточняю я.
– Про какого десантника?
– Про того, которого ты мне в кафе подослал.
– Он тоже убит?
– Не знаю, вряд ли. Думаю, максимум сотрясение.
– Это ужасно. Никакой он не десантник, он научный работник, преподаватель. Зачем вы это делаете?
Я понимаю, что ничего не понимаю.
– Так, с этого момента поподробнее. Что я делаю? Что значит – тоже убит? Кто ещё убит?
– Я Вас умоляю, не ломайте комедию.
Я перебираюсь на заднее сидение, во-первых, чтобы не свернуть себе шею, разворачиваясь назад, во-вторых, чтобы Мастеру случайно не пришла мысль свернуть мне шею.
– Сделаем вид, что я ничего не знаю. Рассказывай, кто кого убил, и зачем вы хотели убить меня.
– Мы не хотели вас убивать. Мы хотели прояснить ситуацию. За три дня двое из тех, кто был на нашей мистерии, умерли, четверо исчезли бесследно.
– Да? И каким боком здесь я?
Мастер замялся, пытаясь подобрать слова.
– Скажите, это ваших рук дело? – выдавил он.
– Что, массовые убийства? Боже, упаси. Почему именно я?
– Вы фотографировали всех присутствующих. Для того чтобы потом их вычислить и убить.
– У!!! Да ты псих ещё тот. Мне больше делать нечего? Если бы я убивал каждого, кого я фотографирую, мир бы был светел и прекрасен. Зачем мне кого-то убивать?
– Вот это мы и хотели выяснить. Гаврилова нашли на улице мёртвым. Диагноз – инфаркт. Вроде бы, ничего подозрительного, кроме того, что на сердце он никогда не жаловался, и жена на опознании увидела, что у него сломаны пальцы на руке и под ногтями полосы, словно туда иглы загоняли. Побочный эффект инфаркта? Мицкевич сгорел в гараже. Списали на несчастный случай. Возгорание горючих веществ. Мицкевич не курил. Четверо просто растаяли в воздухе. В моей квартире перевернули всё вверх дном. Если бы я был дома на тот момент, я бы, наверное, тоже был либо в списке трупов, либо пропавших без вести. Мне страшно.
– Ну, и почему ты думаешь, что это я всё сделал? – я как-то легко перешёл на «ты»
– А кто? Зачем вам понадобился этот репортаж? Зачем я только согласился.
– Но вы же сами заказали!!! И оплатили.
– Мы? Зачем это нам нужно?
– Пропиариться, разрекламировать себя.
Мастер всё это время потирает лицо руками, словно не может проснуться.
– Странно, это из журнала к нам обратились, предложили двадцать тысяч евро за то, что мы разрешим снять наш ритуал. Нам реклама особо не нужна. Мы и занимаемся этим не ради денег. Это, скорее, хобби. Чем и кому мы помешали?
Чем больше я ищу ответов, тем больше возникает вопросов. Требующих новых ответов.
Нужно остановиться, пока не поздно. Выяснить только одно, касающееся лично меня. И плевать на все проблемы мира. Плевать на полнолунного маньяка, плевать на пропавших поклонников Дракулы со сломанными пальцами, на Звягинцева, с его вербовочными закидонами, на агентов Смитов в бронированном микроавтобусе. Зачем мне чужой геморрой?
Только одно – укус. Мастер должен ответить на этот простой вопрос. Мастер – фломастер. Дурацкая кличка.
– Скажи, как тебя зовут. Может ты для кого-то и мастер, но не для меня. – говорю я.
– Георгий Владимирович.
– Жора… ясно. Почему «Мастер»?
– Это традиция. Я перенял это звание у предшественника. Какая разница?
– Да никакой, просто хочется тебя вызвать телевизор починить или кран. Мастера вызывали? – у меня ещё не совсем прошло то садистское настроение. Хочется говорить гадости издевательским тоном, плеваться сарказмом и иронией.
– Что было на вашем пати? Я помню только начало. Потом меня отравили.
– Что именно Вас интересует?
– Вот это… – пытаюсь закатить рукав куртки, но не пускает резинка на рукаве, поэтому приходится снимать куртку с одного плеча. Показываю ему укус. Или то, что я называю укусом. Другое название не приходит в голову.
– Вот что меня интересует, – ранки воспалены, одна немного кровоточит.
– Что это? Я не понимаю.
– Нет, это я хочу спросить, что это такое. Это мне сделали на вашей вечеринке.
– Понятия не имею. Я этого не делал, – он ждёт, что я упомяну вампиров. Потом обвинит меня в нездоровом разуме. И тема закроется.
– Хочешь, я тебе сломаю нос? – стараюсь говорить как можно зловеще. – Ты понимаешь, о чём я говорю.
– Вы думаете, что это укус вампира? – он выдерживает неприлично долгую паузу. – Если бы это сделал вампир, ты бы уже был мёртв.
– Ты, что, большой специалист по вампирам? – я снова начинаю закипать. По характеру я добряк и пацифист. Но сегодня мне хочется крушить и разрушать. Стресс ещё держит меня в объятиях. – Ну, тогда расскажи мне, что ты знаешь.
– Если Вы не собираетесь меня убивать или загонять мне булавки под ногти, то лучше поехали обратно в город. А то дорогу совсем заметёт.
Я смотрю в окно и вижу, как по полю метёт пурга, поднимая бледные волны снежинок и неся их по белоснежной глади.
– Поверьте мне, не суйтесь не в своё дело. Для здоровья будет полезнее. Вы даже представить не можете, что таится за дверью, в которую Вы ломитесь. Пройдите мимо, мой Вам совет. А насчёт руки, не переживайте, это совсем не то, что Вы думаете. Ну что, едем.
Развернуться было негде, пришлось сдавать задом до самой трассы. До города ехали молча. Мне было неловко перед Мастером, но и извиняться желания не было. Я думал о моей территории, куда я вернусь и забуду всё, что случилось. Я даже думать не буду о том, что за какой-то дверью происходят события, о которых лучше не знать. Я помечу заново мой ареал и больше оттуда ни ногой. Но бесёнок любопытства всё же дёрнул меня за язык.
– А что вы знаете об убийствах китайскими палочками? – я снова перешёл на «вы», как бы в знак признания своей вины.
– Об этом они сами позаботятся.
– Кто?
Мастер устало закрыл глаза.
– Забудьте. Это не наше дело. Я позвоню, если можно.
Он долго искал по карманам трубу, наконец, нашёл. Набранный номер долго не отвечал. Я сразу догадался, куда он звонит.
– Алло, ты жив? – с облегчением выдохнул Мастер. – Хвала Господу. Что? Сильно? Ты где? Ни в коем случае не показывайся дома, ясно? Будь осторожен.
– Как он? – спрашиваю я, когда Мастер отключил телефон.
– Нормально.
– Я не хотел, он меня испугал. Я уже с жизнью попрощался, когда увидел этого качка.
– Интеллигентнейший человек. Мухи не обидит.
– А почему вы не пришли?
Мастер промолчал. Мы подъехали к дому профессора, где я оставил машину. Уже совсем стемнело.
– Скажите им, чтоб оставили в покое людей. Они ничего не знают.
Он мне не поверил. Я бы, наверное, в его ситуации не верил бы даже своей покойной бабушке.
Мне пришлось очищать машину от снега, окна залепило полностью. Куда мне теперь ехать, думал я, наконец-то дорвавшись до нормальной музыки. Под настроение мне попадал «Моторхэд», Лемми Килмистер ревел под грохот канонад.
Если убивают тех, кто был на вампирской вечеринке, значит я тоже в группе риска. Мне не верилось, что Михаил причастен к этому. И это только осложняло ситуацию, потому что убийца не знал, что я случайный человек и мог принять меня за члена клуба. Ехать домой стрёмно. Там меня могут ждать.
Я звоню Звягинцеву.
– Слушай, ты не смог бы послать наряд посмотреть мою квартиру.
– Зачем?
– Надо. А я пока по притонам пошастаю. Услуга за услугу. Пусть покараулят, ладно?
– А в чём проблема?
– Ты можешь это сделать или нет? – я не хочу ничего объяснять.
– Ладно, постараюсь. Сейчас позвоню. Ты где?
Я отключаю телефон. Поеду-ка я в «Камильфо». Пофотографирую местечковых олигархов. Там меня вряд ли будут искать убийцы. Заодно расспрошу про девчонку.
«Камильфо» представляет собой двух ярусный круглый зал. Посредине возвышается подиум с шестами для стриптизёрш. Вокруг стоят столики. Вдоль стен кабинки с диванами. Для наблюдения лучше всего подходит второй ярус. Отсюда было видно всё, кроме нескольких кабинок. Я заказываю салат и апельсиновый сок.
Для фотографирования в таких местах у меня был компактный полушпионский фотоаппарат, замаскированный под пачку «Мальборо». Несмотря на небольшой объектив, фотографии получались довольно сносные. Огромным преимуществом был десятикратный зум и высокая светочувствительность, дававшая возможность снимать в плохоосвещённых помещениях без вспышки.
Из-за относительно раннего времени, людей в клубе было немного. Сюда съезжались ближе к полуночи. Я подошёл к бармену, колдующему с шейкером.
– Привет, Олег.
– Привет, а это ты. Как дела?
– Отлично.
Мы поговорили с ним о погоде, и потом я подсунул ему фотографию девушки.
– Видел её?
– Ты что, в сыщики заделался?
– Нет, она меня на бабки развела, – соврал я.
– Да сколько же вас, лохов, учить, как с дамами общаться. Дай посмотрю. Да, мордаха знакомая. Но не из постоянных клиентов. Да я из-за стойки не выхожу. Сейчас… Марина!!! – кричит он в зал.
Подходит официантка, одетая под гламурную горничную, с ярким макияжем, в короткой юбке, из-под которой выглядывают лямки пояса с пристёгнутыми красными чулками. Белоснежный кружевной фартук поверх откровенной блузки. Картинку портил бэйджик с именем.
– Марина, – говорит ей бармен, – посмотри. Не попадалась тебе эта барышня?
– Да, заходит иногда. Наверное, она. Но ничего не знаю о ней. Была здесь где-то неделю назад, может больше. А в чём дело? Вы из милиции? – она с интересом окинула меня взглядом.
– Полиция нравов, – пошутил я. – А скажи, тут никто тебе не приглянулся подозрительный? Как бы сказать, не такой как все. Может, внешне или по поведению.
– Да тут половина посетителей не такие. Придурки.
– Это ясно, но может кто-то полный придурок? Выдающийся.
– Нет, они мне все на одно лицо.