Ночной карнавал

Мадлен увидела — во всю худую мальчишескую грудь, раскинув синие, черные и красные крылья, летел громадный орел. Птица была выколота иглами, разными красками. Цвета кровожадно наслаивались, налезали друг на друга. Клюв орла смотрел в сторону сердца. Бешеный глаз вылезал из орбиты. Кое-где из свежих неудачных проколов по ребрам стекала кровь. Раскосый мальчонка, сморщившись, ревел.

— Не слышу восторгов! — крикнул негр. — А девчонка! Грудь, которая смотрит! Она танцует, а грудь глядит на тебя во все глаза! Прелестно выдумано, правда?! А мальчишка будет у меня вождем шумеров! Воином! Здесь, у меня, будет царить Восток! Пари объелся собой. Пари выхолостился. Нужна свежая кровь. Нужны иные увеселения. Дети с Востока смогут заново зажечь нас. Эй, Екко! Что вяло пляшешь!.. Крутись! Крутись!..

Он снял башмак и бросил на сцену, попав в живот голой девочке.

Мадлен лихорадочно соображала, оглядываясь. Ее дичи — генерала, описанного ей во всех подробностях Пьером — рядом не было. Пьер, ты пошел вылавливать персонажей и типажей для новой синематографической ленты?.. Люди в клубе погружались в ночь, как в графин с вином. Красная люстра тихо гасла, но не угасала, и красные призрачные блики ходили по щекам и плечам, вспыхивали на обнаженных ключицах и грудях. Женщины стаскивали бретельки с плеч. В мочках ушей блестели алмазы. На миг ей показалось, что она увидела блеснувшую золотом серьгу Пьера.

— Хозяин, — сказала она, задыхаясь, — у меня есть к тебе предложение. Жизнь — игра. Ты умеешь играть?

— Смотря во что, — сказал жирный негр не без любопытства. — Зачем ты спросила об этом? Перестань кричать, парень! Я вытатуирую Солнце у тебя на спине. Орел должен смотреть на Солнце. Но орел никогда не сможет увидеть его.

Мадлен, держи себя в руках. Ты хорошо держишься. Ты ничем себя не выдаешь. Продолжай в том же духе.

Ведь ты узнала его.

Просто комната была Черная. И лица в Черной комнате тоже были черные. Как ты билась в его руках. Как кричала и визжала. Как не давалась. Как поклялась вырваться во что бы то ни стало. Не вырвалась. Он был сильнее. Он навалился на тебя жирным телом, скрутил тебе руки за спиной, связал ноги, вывихнул тебе челюсть. И сделал, что хотел.

Он сделал тебе Третий Глаз, отныне видящий все, что люди не видят.

Татуировщик из Воспитательного Дома. Закадычный кореш господина Воспитателя. Мастер с баночками и пузырьками разномастных красок, с набором игл, проникающих до сердцевины боли. Она узнала тебя. Узнала.

Как ты, жирный кафр, любил резаться в карты с Воспитателем, с кухаркой. С девочками постарше. Ты всегда носил в кармане брюк засаленную, размахренную колоду старых карт Таро. Ты присаживался под лестницей, где пауки свивали паутинные ковры, и один, осклабясь, так, что твои синие зубы разъезжались в стороны от удовольствия, раскладывал сам с собою пасьянс, или гадание, или просто так — карточные узоры, говорящие тебе на своем языке признания или проклятия. Ты умел их читать. Она убежала из Дома. Удрала. Бог помог. Или тот… как звали его… Марк, Март?.. забыла. Но тебя-то вспомнила. Больнее всего было, когда ты выкалывал на животе зрачок. Ты всаживал иглу прямо в пупок, и казалось, что боль проходит в темя и вылетает наружу из затылка, разрастаясь над головой сиянием.

— В чудесную игру, негр, — обворожительно улыбнулась Мадлен. — В «двенадцать апостолов». Если мне выпадет двенадцатый, я выиграла. И тогда дети мои. Оба. И мальчик, и девочка. Выиграешь ты — дети остаются у тебя, а впридачу ты получаешь еще двадцать тысяч монет. Идет?

Его любимая игра. Она помнила, как он плотоядно смеялся, когда ему удавалось выиграть в «двенадцать апостолов» у сухопарой вредной экономки. Та, поджав губы, вытаскивала из-за пазухи монеты и швыряла негру под ноги, на грязный заплеванный пол коридора. Недурную карььеру ты сделал, черный жиряга. «Сен-Лоран». Сердце Пари. Тысячи, миллионы монет. Рабы. Живой товар. Вы всегда торговали живым. И расплачивались живым. Но ведь и я, сволочь, играю на живое. Карты, заклинаю, — помогите!

— Идет, — тяжело выдохнул он. Приступ астмы сотряс его гулкие легкие. Откашлявшись, он выпустил мальчика.

— Откуда ты знаешь про «двенадцать апостолов»? — сощурившись, спросил он. — Это только моя игра.

— Не только твоя, значит.

Он всматривался в нее, угадывая. Красотка. Слишком богата, чтобы он мог ее купить. И наверняка здесь с телохранителем. Значит, не удастся и похитить. Он-то уж знает свои карты. Родные, занюханные картишки. Они его не подведут. Сделка выгодная. Правда, чем черт не шутит, и тогда он лишится детей. На черта дети этой желтой пантере? Бездетная, наверно, вот и хочет потешиться. Ну уж нет. Товара он не отдаст за здорово живешь.

— Сядем сюда! Не побрезгуешь, аристократка?.. У нас по-простому. Не взыщи.