Ночной нарушитель (сборник)

Милиционеры поступали просто: выкручивали пробки в электрических щитках, – раньше эти щитки были сплошь да рядом вынесены на лестничные площадки… Естественно, из-за двери тут же вылетал хозяин – проверить, что же стряслось с электроснабжением? Милиционеры входили в дом вместе с хозяином, на законных, так сказать, основаниях, поскольку отказать им в приглашении он никак не мог…

В результате непрошеные гости изымали у владельца кассету – для изучения.

Изучала фильм специальная комиссия, состоявшая из знатоков «темы» – одной медсестры, одной учительницы и одного электрика с ближайшего цементного завода – они-то и решали, порнографический это фильм или нет?

– Судя по тому, что героиня в конце фильма расстегивает на себе кофточку, ясно, что произойдет дальше. Я считаю этот фильм порнографическим, – говорила медсестра.

Члены комиссии с таким авторитетным мнением обычно соглашались, и дело передавали в суд. Владелец кассеты мог запросто схлопотать семь лет лагерей строгого режима. Чтобы больше не смотрел фильмы, которые смотреть вредно.

Точно в такую беду попал Левин сосед, живший внизу, в квартире под Корнешовыми. Лева, несмотря на то, что был уже человеком с погонами и мог запросто пострадать от какого-нибудь ретивого любителя шагистики, пошел в суд защищать соседа.

Защищал яростно и умело, очень грамотно, с точно выверенной системой доказательств, которой подивились даже бывалые адвокаты:

– А вы, товарищ курсант, случайно не на юридическом факультете учитесь?

Нет, Лева Корнешов учился на штурманском отделении… Соседа он отбил. Вечером тот пришел к Корнешову с тремя бутылками хорошего коньяка и мокрыми от благодарности глазами: он приготовился уже занять нары где-нибудь в Александровском или Иркутском централе, либо место в бараке под Интой. Но благодаря Корнешову пронесло.

Впрочем, Корнешов выговор все равно получил, – словесный, – от факультетского начальства. Полковник-морпех, которому подчинялась штурманская группа, предупредил Леву:

– Всякое падение, курсант, начинается с первого словесного выговора, ну а дальше, – полковник развел руки, обхватывая ими большое пространство, – дальше – вдоль по Питерской… до позорного увольнения с командирскими погонами на плечах. Па-анятна?

– Па-анятна! – ответил курсант Корнешов, козырнул лихо, с оттяжечкой, с изящным прогибом ладони.

Морпех сдвинул в сторону губы в снисходительной улыбке и отвернулся.

Когда Корнешов готовился получить на погоны первые лейтенантские звездочки, Ирина еще только начинала учиться – попала в число так называемого «бабского набора»… Училась она легко, ей вообще многое давалось легко, кроме, может быть, игры на музыкальных инструментах: гитара для нее мало чем отличалась от пианино, а аккордеон от казахской домбры. Когда позади остались три курса и многое было познано, она вышла замуж за Корнешова.

Корнешов к той поре сделал несколько стремительных шагов вверх, получил внеочередное звание и стал капитан-лейтенантом. В новенькой отутюженной форме, при погонах с зелеными пограничными кантами и желтыми плавсоставскими просветами, гибкий, белозубый, быстрый, он был хорош – девчонки оглядывались на него, и Ирину такое откровенное внимание задевало, внутри рождался опасный холодок, она ежилась и даже пыталась отдалиться от Корнешова, но попытка была тщетной – Лева без всяких уговариваний, без традиционного ласкового бормотания удерживал ее около себя…

В конце концов она пришла к выводу, что Корнешов не очень-то и обращает на девчонок внимание, и успокоилась.

Когда выпадало свободное воскресенье, они ездили либо на «Водный стадион», либо на местный пляж – от их дома туда ходил старенький троллейбус, привозил прямо к тихой речной излучине, в которой водилась крупная плотва, иногда хлопали хвостами щуки и язи, и рыбаки, рискуя поймать какого-нибудь рассеянного пловца на крючок, ругали пляжников в голос, слов не выбирали. Ирина до сих пор помнила номер того древнего троллейбуса – двадцатый.

– Сегодня воскресенье, – сказал как-то Лева, – воскресенье мы отметим, – и взял с собою чекушку водки.

Сейчас водка в стеклянных чекушках уже не продается, это реликт, – скорее продадут в полулитровой пластмассовой канистре, чем в чекушечной посуде, получившей у народа много ласковых названий, – а раньше продавалась.

– Лева, а как же с лозунгом «Пьянству – бой»? – спросила у него Ирина. – Лозунг, между прочим, в свое время имел государственную силу.

– Скажи мне откровенно, что такое водка? – Корнешов хитро прищурил один глаз, будто готовился выстрелить.

– Водка – это водка.

– Нет, что это: сорок градусов спирта или шестьдесят градусов воды?

Ирина не нашлась, что ответить, покачала головой, улыбка у нее расцвела в пол-лица, Левин же вид был серьезен, как никогда – настоящий пограничник, он умел сдерживаться.