Ночной нарушитель (сборник)

Шлюпка в его руках – все равно, что поварская сковородка, кок может делать с «инструментом» что захочет: может прямо на скамье, до блеска натертой штанами гребцов, зажарить яичницу с душистыми шкварками, на носу приготовить несколько кусков телятины с кровью, на второй скамье запечь целиком большую треску по древнему китайскому рецепту, – хотя китайцы о треске никогда не слышали, но это ничего не значит, – и подать ее в блюде, наполненном кисло-сладким соусом – никакая другая еда с такой рыбой не сравнится… Даже треска, запеченная в душистом копченом беконе.

Шлюпка коснулась днищем косматой, с урчанием подползшей под борт волны, Михалыч поспешно сдернул крюки тали с металлических петель и с ловкостью гимнаста, разогревающегося на тренировке, переместился к веслам.

Резко, двумя точными взмахами весел Михалыч отогнал шлюпку от борта «Трои», иначе ее просто могло впечатать в борт сторожевика и превратить в обломки, развернул носом к железному шару, украшенному издырявленными от ржави, какими-то увечными присосками. Говорят, что морские мины бывают рогатыми, но эти присоски на рога никак не походили.

На веслах шлюпки крутился и весело скалил зубы Михалыч, очень похожий сейчас на командира группы каких-нибудь отпетых морских диверсантов, на носу расположился человек, внимательно следивший за миной и приготовившийся к прыжку – ему надо было ухватить обрывок троса, накинуть на него веревочную петлю-удавку и взять мину на буксир, чтобы оттащить ее подальше от бойкого судоходного места.

Ирина увидела лицо человека, находившегося на носу шлюпки, и невольно зажмурилась – это был Корнешов.

Помотала отрицательно головой: самая мудрая профессия на всяком корабле – это штурманы. Штурману и небо надо знать, и землю, и воду, иметь хорошую «чуйку», как нынешняя молодежь величает чутье, и с техникой быть на «ты», и с наукой, – в общем, всякий штурман – это ученый муж. Штурманов берегут, с хорошими штурманами обращаются только на «вы», и вдруг – страшная шальная мина, вылезшая из пучины, которая давным-давно должна быть съедена водой и солью и – Корнешов…

На такие задания, как обезвреживания мин, обычно посылают добровольцев. Это в военную пору действует приказ и его выполняют, а в мирную пору на амбразуру идут добровольно. Выходит, Корнешов вызвался на ликвидацию мины сам… Так?

Выходило, что так. Хотя Корнешова нельзя было назвать человеком, который способен совершить безрассудный поступок – все поступки Левины до сей поры были взвешенными и продуманными… И вдруг – мина!

Но ведь кроме продуманности, взвешенности существуют и другие качества человеческие. Например, готовность исполнять свой долг. Особенно долг воинский. Корнешов всегда был человеком долга, это Ирина знала. Иногда, в пору семейной жизни она посмеивалась над ним:

– Лева, ты от обеда откажешься, а долг выполнишь!

Корнешов только ухмылялся в ответ.

Михалыч почти вплотную подогнал шлюпку к мине, и Лева уже хотел нырнуть руками под нее, чтобы ухватить измочаленный стальной обрывок троса, но тут подкатил очередной вал, отодвинул мину в одну сторону, шлюпку в другую – между ними образовалось пространство, которое одолеть было непросто.

Казалось, что мина купается в черной плотной воде, как в отработке – использованном масле, слитом с мотора. Корнешов призывно махнул Михалычу: давай, мол, подгребай, – кок в ответ сделал пару мощных ударов веслами по воде, бросая шлюпку к мине.

Шлюпка была тяжелая, на такой особо не развернешься, чтобы она вертелась, как чай в блюдце, нужен не один Михалыч, а еще пара таких людей – дюжих, хорошо накачанных гребцов. Шлюпка приблизилась к мине, а та, словно бы дразнясь, оседлала очередную волну и сделала одно легкое движение, на поверхность выметнулся разлохмаченный ободранный трос, и мина очутились сразу метрах в десяти от шлюпки.

Михальчук, морщась, помотал головой – такое дело никуда не годится, мина будто бы живая, обманывает людей, а нужно, чтобы все происходило наоборот. Напряженное лицо Михальчука словно бы закаменело, стало неподвижным, и эта неподвижность вызывала у тех, кто находился рядом с командиром, невольную тревогу.

Да, неплохо бы посадить в шлюпку еще одного человека, на второе весло, Михалычу же оставить одно весло – для двух рук, дело тогда пошло бы веселее. Но что было, то было.

Больше людей в шлюпку командир загнать не мог, не имел права: в такой операции должны участвовать только добровольцы.

– Вот зар-раза! – по-пионерски звонко, на все море, прокричал Михалыч. – В игру «Кто кого наколет» играет с нами. Но ничего-о, ничего-о, не эта железная лохань обдурит нас, а мы ее обдурим.

Он вел себя так, будто дело имел не со смертоносной штукой, способной расколоть пополам целое море, а с обычным круглым боном – морским заграждением, с которого хорошо прыгать рыбкой в воду и получать от этого удовольствие.

Корнешов не ответил, только махнул рукой, словно бы звал за собою невидимое могучее войско, указывал ему на мину: как бы тяжело ни было, как бы ни скрипели кости, выворачиваемые из суставов, а убрать эту опасную штуку отсюда придется.