Ночной поезд на Марракеш

Она послушалась Тео и вернула ему стакан. В голове невольно всплыло воспоминание о том темном мире, откуда она пыталась сбежать, и о чудовищном зле, которое причинил ей отец. И у нее вдруг вырвались злобные слова, которые она столько лет сдерживала:

– Ты прочитал мое письмо и теперь знаешь, что случилось на мое четырнадцатилетие. Но тот день не был последним, когда отец посещал мою спальню. – Тео побледнел и в ужасе закрыл рот рукой, а Клеманс, преодолевая болезненные спазмы в животе, продолжила: – Это продолжалось целых семь лет. Иногда в моей спальне. Иногда в его кабинете. – Ее звенящий голос, натянутый как струна, казался чужим. – Он снял засовы с дверей моей комнаты, так что я не могла запереться, и, как я узнала позже, он кормил мою мать снотворным, тем не менее она слышала мои крики. Все происходило в те дни, когда у слуг был выходной. Конечно, не каждую неделю, хотя они в любом случае не стали бы вмешиваться. Он их до смерти запугал.

Тео сидел, прижав сжатые кулаки к глазам.

– Через какое-то время я научилась с этим жить или, точнее, отстраняться от действительности, когда все это происходило. Отделяться от своего тела. Ставить барьер. Все шло своим чередом, по крайней мере до определенного момента. Но потом… потом я забеременела.

Тео открыл глаза и уставился на Клеманс, постепенно осознавая услышанное.

– Боже правый!

– Да, – тихо произнесла Клеманс. – Виктор – ребенок моего отца.

Клеманс раскачивалась взад-вперед в кресле, обхватив руками поникшую голову. Что скажет Тео? Что тут вообще можно сказать? Воздух, казалось, застыл в мучительной тишине комнаты. Клеманс предвидела, что, как только это озвучит, прошлое станет реальным. Осязаемым. Материальным. От жгучего стыда горели щеки. От отвращения. От страха. От беспомощности. Она так долго ненавидела себя. Ненавидела отца всеми фибрами души. Буквально после каждого его визита ее выворачивало, снова и снова, пока внутри не оставалось ничего, кроме дикого отвращения к себе. Острая боль внезапно пронзила тело, когда все то, что Клеманс пыталась скрыть, воскреснув, возникло перед глазами. Все то, что она столько лет подавляла в себе, с новой силой обрушилось на нее, и теперь ей хотелось дать выход накопившемуся гневу и былым страхам.

Тео продолжал молчать.

Клеманс зажмурилась, перевела дух и снова подняла глаза:

– Он был мерзавцем, но, несмотря ни на что, я любила свое дитя. – Тео собрался было возразить, но Клеманс остановила его взмахом руки. – Виктор тут ни при чем, – продолжила она дрогнувшим голосом. – Ведь он был всего-навсего невинным младенцем.

Тео вскочил с места и принялся мерить шагами комнату, снова и снова ударяя кулаком в раскрытую ладонь, его красивое лицо окаменело от гнева.

– Ублюдок! Поганый ублюдок!

Дождавшись, когда Тео успокоится, Клеманс сказала:

– Я не хотела, чтобы Виктор когда-нибудь обнаружил, что его дед одновременно является и его отцом, что он родился в результате инцеста… и изнасилования.

Клеманс закрыла глаза и невольно перенеслась в прошлое, что, собственно, было неизбежно. Она снова оказалась в своей девичьей спальне с розовыми занавесками в цветочек – крупными пионами и мелкими белыми розочками с зелеными листочками – и со стенами, обклеенными обоями с желтыми и белыми маргаритками. Единственное окно было, конечно, закрыто. И она, одинокая, ничего не понимающая после первого раза, когда это произошло. И отец, придавивший ее тяжестью своего тела, закрывший ей рот кулаком, с холодной улыбкой велевший перестать сопротивляться и быть хорошей девочкой, а иначе ее матери не поздоровится. В следующий раз мы сбросим ее в колодец. Все произошло вскоре после того, как Клеманс заставили наблюдать за тем, как мать выпороли у колодца во дворе, и слова отца не могли не пугать. В следующий раз… Когда Клеманс заплакала, отец ударил ее по лицу, назвав неблагодарной потаскухой. Она совершенно не переносила боли. Тогда она еще не научилась ставить барьер и буквально оцепенела, когда он, взгромоздившись на нее, пыхтел и сопел до тех пор, пока гнусный акт не закончился.

– Значит, ты именно это не смогла мне тогда рассказать? – вторгнувшись в ужасные воспоминания Клеманс, спросил Тео охрипшим от стресса голосом.

– Да. – Она была благодарна Тео за то, что вернул ее в настоящее. – Я не могла об этом говорить. Ни с кем. Слова воскресили бы… Короче, я просто хотела забыть. Но, само собой, не смогла.

Тео резко выдохнул:

– Так ты поэтому убила своего отца?

Заглянув в его страдальческие глаза, Клеманс поняла, что он был на грани слез.

– Мне всегда хотелось это сделать, но я боялась, – спокойно продолжила Клеманс. – Пока моя мать…

Но Тео внезапно низко опустил голову, и Клеманс остановилась. Она видела, как вздымаются и опускаются его плечи. Через пару минут он, полностью овладев собой, поднял глаза и взял Клеманс за руку:

– Прости. От меня сейчас мало проку, да? Мне… очень трудно все это переварить. Но, ради всего святого, что заставляло его это делать?!

– Он делал это, потому что мог. Сила и власть. Только и всего.