После окончания собрания, пока все шумно болтали друг с другом, Томас подвез Патрис и Милли. Как это часто теперь случалось, Милли зашла к Патрис. Войдя в дом, она села за стоящий у печки стол, достала карандаш, тетрадь и принялась зарисовывать одно из растений, которые регулярно собирала Жаанат. Милли пыталась восстановить форму его высохших листьев.
– Я должна вернуться летом, – вздохнула Милли. – Я не могу распознать эти растения, когда они все вот так высохли.
– Это
– Действительно, – пробормотала Милли.
Патрис воспользовалась практическим занятием по консервированию у торгового агента и принесла домой ящик с банками для матери. Поки сделал прочную стойку из стволов молодых березок и прикрепил ее к стене. Ряды банок, наполненных измельченными листьями и очищенными корнями, заинтриговали Милли. Другие лекарства были развешаны в углу или заплетены в длинные хвосты, как дикий лук, который так любила использовать Жаанат.
Милли заточила карандаш перочинным ножом и продолжила писать в тетради. Та показалась знакомой.
– Это школьная тетрадь, – удивилась Патрис.
– Выпущена правительством. Я встретилась с учителем математики и дала ему понять, что мне нужно несколько таких тетрадей.
– Вы познакомились со Стогом Сена? То есть, я хотела сказать, с Барнсом?
– Да. Мы с Грейс отправились за Лесистой Горой в спортзал, где он тренировался. Барнс предложил мне посмотреть его класс.
– И вы туда пошли?
– Конечно. Он сказал, ему понравилась моя клетчатая блузка. Она натолкнула его на одну идею.
– Ну, это что-то свеженькое, – сказала Патрис.
– Свеженькое, – повторила за ней Милли. – Свежая идея, да.
– Нет, я имела в виду… О, вы сами знаете.
– О! Не такая идея. Как преподавать математику, зачеркивая определенные квадраты на решетке. Я поняла, что он имел в виду.
– Возвратимся к вашему исследованию. В Вашингтоне могут спросить, как вы получили содержащуюся в нем информацию.
Милли рассказала, как идея диссертации возникла после того, как она навестила своего отца, а затем рассказала о разных приключениях при проведении интервью, причем в мельчайших подробностях. Она поведала об академической программе, в которой участвовала, и о том, как получила стипендию. Она перечислила другие свои работы, свои скромные дипломы, свои рекомендации, свои ученые степени. Теперь уже Патрис делала заметки острым карандашом. Милли должна была рассказать все это на случай, если бы один из сенаторов попытался подвергнуть сомнению ее информацию.
Иногда, когда Валентайн искоса, из-под полуприкрытых век, смотрела на Барнса, он казался себе мягким кроликом, зажатым в ее челюстях. Конечно, он надеялся, что под личиной хищницы она окажется сладкой, как конфета, подаренная на День святого Валентина. Будь моей. Он почти сумел залезть ей под блузку. Она была экспертом в том, чтобы отмахиваться от его рук или даже бить его по интимным местам. Страх все больше лишал его сил. Тюфяк! Стог Сена! Ему было ясно: для того чтобы она стала с ним более приветливой, сначала он должен сделать предложение руки и сердца. Ох уж эти строгие католички. Конечно, Барнс уважал такую позицию. С другой стороны, мужчина есть мужчина. В результате он так отчаянно лупил по небольшой боксерской груше, на которой отрабатывал быстрые удары, и так бешено крутил скакалку, что сбросил килограммы, да, килограммы живого веса. Добиваясь Валентайн, он быстро худел.
– Ты становишься тощим, – заметила она.
Тощим! Неуклюжий, а теперь еще и тощий. Его определенно никогда раньше таким не называли. Он был крупным мужчиной и знал это. О, он мог бы это доказать, если бы только она была немного больше похожа на свое имя, наводящее на мысль о валентинках.
Они спали на откидных сиденьях в вагоне. Пересели на другой поезд в Миннеаполисе. Проспали на своих местах еще одну ночь. Томас одержимо перелистывал свои показания, стараясь не делать слишком много пометок на бумагах, которые ему предстояло читать вслух. Патрис то и дело смотрела на свои часы, желая проверить, идут ли они. Она никак не могла дождаться вечера, чтобы их завести. Она также купила дорогой чемодан. В клеточку. Два оттенка зеленого с красными полосками. Защелка, открывающаяся с громким деловым щелчком. Джагги притащила с собой потрепанную дорожную сумку, набитую бутербродами, печеньем, сушеными яблоками, морковью, изюмом. Они не хотели тратить деньги в вагоне-ресторане. Третью ночь они опять проспали на своих сидячих местах и проснулись уже в Вашингтоне. Волоча чемоданы по платформе, они старались не спотыкаться от усталости. В конце перрона они глубоко вздохнули и потащились, неся багаж, вверх по широкой лестнице. Затем, с колотящимися сердцами и горящими глазами, они обнаружили, что стоят под вереницей огромных парящих сводов.