Ночной сторож

Управление промышленно-строительными работами общественного назначения выделило деньги на оборудование для рытья колодцев в резервации, и они с Бибуном принялись за работу, используя лебедку и груду камней, которые собирали со своих полей в течение многих лет. Они начали в засушливом сентябре, намереваясь вырыть колодец достаточно глубоким, чтобы в нем всегда была вода. Правительство также предоставило железное кольцо. Они выкапывали землю внутри кольца и укрепляли края сверху камнями. По мере того как кольцо погружалось все глубже, они продолжали выкладывать камнями стенки колодца. Копали по очереди. Томас менялся местами с Бибуном, пока они не ушли под землю и не начали копать там. Томас копал, наполняя землей ведро, привязанное к лебедке, а Бибун поднимал его на поверхность и клал в него камни для укрепления стен.

Томас прошел тяжелый черный верхний слой почвы и углубился в глину. Это был прекрасный, жирный материал, необычайно плотный. Бибун принялся уговаривать Джулию прикатить тачку и набрать глины, чтобы потом сделать горшки. Но ее это не заинтересовало. На четвертый день Томаса уже тошнило от глины. Он ненавидел ее. За ночь та успевала закваситься в яме колодца, и когда он копал, кислая пыль оседала на языке. Нос был забит глинистой слизью. Легкие болели, а грудь сжималась. Он начал задаваться вопросом, не заполняет ли колодец какой-нибудь газ, от которого все сильней пахнет серой. Однако здесь, на больничной койке, особенно ночью, он начал находить в рытье колодца определенное утешение. Запах был сильный, но, возможно, это был спирт для протирания. А земля излучала тепло. В ней было очень уютно. Теперь он не испугался ее, и это его удивило, потому что когда он копал, то боялся.

К своему стыду, он даже иногда впадал в панику. Тогда он чувствовал, как от страха у него сжимается горло. Ему приходилось делать над собой усилие, чтобы не представлять, как земля проваливается под ним и поглощает его.

Иногда он думал, что скорее умрет, чем снова спустится в эту дыру.

Теперь это не имело значения. Ничто не могло причинить ему вреда. В лодке, в колодце, в постели он был в безопасности, потому что сейчас ничего не мог сделать, и ему не нужно было возвращаться в Вашингтон. Несмотря на ужасную возможность потерять жизнь или разум, это был отпуск. Верней, был бы, находись Роуз рядом. Ах, если бы только они лежали в его «нэше» на откидных задних сиденьях, которые так легко превращались в кровать, вместе, во время их второго медового месяца, и слушали, как сверчки стрекочут в траве.

Потолок

Две женщины лежали в постели и разговаривали, глядя через окно в туманное серое небо. Навестив Томаса и убедившись, что ему намного лучше, они купили овсянку. Каждая съела по целой миске с маслом, сахаром и корицей. Их желудки наполнились и потеплели. Холод стал не так заметен. Они были довольны жизнью. Милли заговорила о занятиях, которые она будет посещать в следующем семестре. Патрис долго слушала названия предметов.

– Что мне нужно сделать, если я захочу стать адвокатом? – спросила она, наконец.

Милли ей рассказала.

Между их словами то и дело наступали паузы, пока они просто лежали, плывя по течению времени. Иногда им казалось, будто они спят и разговаривают во сне. Наконец, и Патрис была в этом уверена, Милли окончательно отключилась, задышав медленно и глубоко. Теперь Патрис тоже могла задремать. Когда она погружалась в сон, из тьмы ночи возникло лицо Лесистой Горы. Резко дернувшись, Патрис пришла в сознание. После того случая в Вашингтоне, когда она в полусне вспомнила о нем, ей удавалось не думать о Лесистой Горе. Но все же они занимались любовью и смотрели друг другу в глаза. Они играли в детей и умывали друг другу лица снегом. Она любила его. Не так ли? Впрочем, откуда ей было знать?

Если бы Бетти Пай была рядом, она могла бы у нее спросить. Но не у Милли. У нее она спросить не могла. Поэтому Патрис продолжала размышлять о своих чувствах. Патрис не была, как она слышала в одном фильме, охвачена бурей чувств. Нет, она не хотела строить жизнь по лекалам, позаимствованным из фильмов. Она хотела точно знать, за кого ей следует выйти замуж. Разве это не должно быть очевидным? Возможно, подумала она, когда Вера вернется домой, все прояснится. Патрис не могла уйти, пока это не произошло. Все зависело от возвращения сестры. Да, Вера прояснила бы все.

Она снова задремала, а затем опять вздрогнула и проснулась. Ее глаза распахнулись, и она посмотрела в серое пространство перед собой. Патрис никогда не позволяла себе думать о том, что Вера может не вернуться. Она знала, как и Жаанат, что Вера жива и вернется. Где-то внизу проехала машина, и лучи ее фар закружились по потолку, который, как теперь заметила Патрис, был не гладким и бледным, как стены комнаты Милли, а потрескавшимся, облупившимся и зловещим от подступавшего к нему мрака. О, почему он выглядел именно так? Увиденное заставило ее подумать, что она может ошибаться. Что Вера может не вернуться домой. В ее душу закралось горе.