Ночной сторож

По дороге домой, когда они ехали через заснеженные поля, сверкающие на ярком солнце, Томас попытался рассказать Луису о том, что произошло на вокзале, когда они с Мозесом пошли покупать сигары.

– Я ничего не почувствовал, когда упал на пол, но потом поднял глаза и увидел сов. Снежных сов, волной пролетевших надо мной. Их была целая стая. Конечно, Лабатт сказал бы, что они хотели меня убить, но я-то знаю: они примчались, желая уберечь меня от беды.

– Недурная история, – улыбнулся Луис. – Теперь мы будем называть тебя Человек-Сова.

– Я бы не возражал, – признался Томас. – Но я всего лишь скромная ондатра.

– Кстати, о Лабатте и совах. Это он взял на себя твои ночные дежурства?

– Он все еще ходит на них, насколько я знаю.

– А я слышал, будто он перестал, потому что какая-то сова пыталась залететь к нему в окно.

– Это моя сова. Она, должно быть, живет где-то поблизости и постоянно нападает на свое отражение в окне. Верно, думает, что другая сова занимается браконьерством на ее территории.

– Ну, она Лабатта здорово напугала. Он говорит, что ни за какие коврижки не станет больше дежурить в ночную смену.

– Может статься, виной тому был Родерик.

– Старина Родерик? Из школы-интерната?

– Он бродит поблизости. Не в плохом смысле. Он вселяет страх божий в Лабатта.

– Так вот почему он так ударился в религию. Джагги говорит, Лабатт теперь каждый божий день ходит на мессу и всегда причащается. Он хочет устроиться дворником при церкви и убирает снег на ведущей к ней дороге.

– Ну и дела, я буду скучать по Лабатту с его мрачными предсказаниями.

– Не волнуйся, – ответил Луис, – ты еще увидишь его, и у этого парня всегда найдется для тебя мрачное предсказание.

– Я скучаю по своей маленькой совушке, – сказал Томас. – По той, которая жила у меня в качестве домашнего питомца. Она свила гнездо в остове крыши сарая.

Луис недоуменно взглянул на него.

– Под самой стрехой, – пояснил Томас и помолчал. – В нижней части стропил, – добавил он тихим голосом.

Медвежий череп на дереве, выкрашенный в красный цвет и обращенный на восток

Лесистая Гора прошел мимо медвежьего черепа и понял, что таким способом Жаанат хотела его поблагодарить. Патрис еще не вернулась с завода, и ему хотелось навестить Арчилла. Когда он приблизился к дому, он услышал внутри чей-то плач. Или это был смех, а может, то и другое? Он постучался, а затем открыл дверь. Вера и Жаанат наблюдали, как Арчилл вставал на расстеленной на полу медвежьей шкуре, выпрямлялся, покачивался и вновь обретал равновесие. Но каждый раз, когда он пытался сделать шаг, он шлепался на шкуру и издавал булькающий смех. Увидев Лесистую Гору, он раскинул руки и издал детский возглас любви. Вера, заплаканная и безмолвная, уставилась на Лесистую Гору, когда увидела реакцию ребенка.

– Арчилл, – произнес Лесистая Гора, подхватывая малыша на руки и глядя только на него. – Арчилл, мой мальчик.

Жаанат шепнула Вере:

– Видишь, я тебе говорила.

Вера встала и поставила воду кипятиться.

– Его зовут Томас, – проговорила она, обращаясь к Лесистой Горе.

Лесистая Гора не обратил на нее внимания, продолжая играть с ребенком в какую-то свою детскую игру. Вера подала чай Лесистой Горе и взяла малыша на руки, чтобы поиграть с ним в углу, на кровати. Ребенок вырывался из ее объятий, выражая желание вернуться к Лесистой Горе. Когда мальчик быстро пополз к нему по медвежьей шкуре, губы Веры дрогнули. Такая сильная решимость выглядела комичной, но все было не так просто.

– Я тебе говорила, – повторила Жаанат.

– Теперь вижу, – отозвалась Вера. – Он любит этого человека больше, чем меня.

– Или меня, – подхватила Жаанат.

Она, похоже, не возражала.

– Это изменится, – произнес Лесистая Гора, обнимая мальчика. – Очень скоро он вообще не вспомнит, что его мать долго отсутствовала.

Но в глубине души он сам не верил в то, что сказал.

Он достал кусок бекона, принесенный для Арчилла, чтобы тот потренировал свои недавно прорезавшиеся зубки. Малыш принялся грызть его с наслаждением волчонка. Вера снова рассмеялась. Но это был странный смех. В нем слышались рыдания, и вскоре он перешел в мрачный скрежещущий звук. Лесистая Гора посмотрел на Веру и заметил, что одну бровь у нее пересекает свежий белеющий шрам. Другой тянулся по ее подбородку. Волосы были коротко подстрижены, как у женщины в начальный период траура. Когда она протянула чашку, ее пальцы дрожали. Приняв чашку, он ощутил нечто, напомнившее вспышку молнии. Несмотря на шрамы, он находил ее неотразимой. Раньше люди говорили «красавицы Паранто», имея в виду Веру и Пикси.

– Ты назвала его Томасом в честь дяди, – констатировал он.

Она кивнула и погрела ладони у печи.

– Ты назвал его Арчиллом в честь отца, – ответила она через некоторое время.